Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

Биржан, обратившись к Базаралы, негромко заметил:

- Петь на небесном уровне - это петь как Айгерим. Равных ей нет среди нас.

Истинный художник, Биржан-сал не считался с честолюбием присутствующих молодых певцов и музыкантов, был беспристрастен и к себе.

Последняя перед трапезой песня исполнялась Абаем, и она стала прощальной песней для всех, кто принимал участие на этом блестящем слете молодых музыкантов Арки.

Мясо для трапезы было готово. Посторонние люди, узнав об этом, стали деликатно покидать юрту, гости же встали и начали выходить на улицу, чтобы освежиться. Айгерим распорядилась убрать посуду, оставшуюся после чаепития.

Воспользовавшись этой минутой, протискиваясь навстречу гостям, в юрту пробралась всенепременная Калика и, подойдя к Абаю, не присев даже, передала с важным видом:

- Телькара, - назвала его именем, которое придумали тетушки и матушки, когда он был совсем маленьким. - Тебя зовет апа. Иди скорее к ней!

Абай, оглянувшись на Амира, Оспана, Айгерим, сказал:

- Если я не вернусь скоро, то не ждите! Начинайте трапезу без меня.

2

В Большой юрте его ожидали Улжан, Айгыз и Дильда.

Мать стала быстро стареть. Она все еще сохраняла стать, но волосы, выбивающиеся из-под платка, были совершенно седыми. Широкое, мягкое лицо потеряло былую белизну и стало желтоватым, рыхлым. Морщины на щеках, от крыльев носа вниз, прошли в два глубоких ряда, а на лбу стали длиннее и резко углубились. Эти морщины придавали лицу Улжан суровый вид. Она была холодной, недоступной, долго сидела молча, как бы бессловесно обвиняя: «Ты виноват... Буду тебя судить». Абай с терпеливой покорностью стал ждать обвинений матери.

Но мать заговорила, голос ее по-прежнему был добрым, в нем слышалась прежняя любовь к нему.

- Абайжан, - начала она, тяжело переводя дух, глядя ему в глаза, - недаром говорится: от дум нет покою, от веселья убегают тревоги. Ты не хочешь ни о чем тревожиться, сынок? Тебе не хочется знать никаких забот?

Абай понимал, о чем речь, но ему не хотелось ее перебивать. Пусть выскажется до конца.

- Вам виднее, апа, - сказал лишь он, продолжая отвечать ей внимательным, спокойным взглядом.

- Твой старый отец давно уже в отъезде, а вестей от него нет как нет. Наши сердца полны тревоги, а твое? Нам не понятно ваше веселье, сынок.

Айгыз была раздражена, что разговор начался так мирно. Она в нетерпении вмешалась:

- Кто у тебя спросит об этом, как не мы, твои матери? Целое лето ты ни с кем не хочешь считаться, наши заботы не для тебя. Разве такое нынче время, чтобы день и ночь веселиться? О чем ты только думаешь?

Абай продолжал молчать, давая знать, что он хочет выслушать всех. И тут взвилась Дильда. Зная, что обе свекрови на ее стороне, она сразу дала себе волю и начала без всякого стеснения, вся кипя от раздражения:

- А о чем ему думать? У него нынче нет времени на то, чтобы думать. Завел себе для любовных утех эту колдунью... певицу эту! Сидит, слушает ее песни, душу готов продать шайтану, чтобы только слушать ее, угождать ей!

В голосе ее послышались злые слезы. Улжан не останавливала ее обидных, ядовитых слов.

- Сын мой, разве в ауле только и гостей, что твои сэре и девушки? - заговорила с досадой Улжан. - Уже сколько времени гостит у нас мать Дильды? Ведь она и для тебя мать, а ты даже не обращаешь на нее внимания. Для нас она самая дорогая гостья. Ведь не ради меня одной она приехала, проделав такой дальний путь. Кто знает, что завтра будет с нами. Мы уже стары, сынок. Она хотела бы тебя благословить, может быть, в последний раз, а ты и глаз своих не кажешь. Подумал бы об этом. Вот до чего ты дошел!

Дильда тут разразилась громким плачем и вскричала:

- Эта дочь нищего оборванца! И на порог мой не достойна ступить! А посмотрите на нее, - не успела еще свадебного платка с головы снять, и уже нос задирает! День и ночь песни распевает, ни во что меня не ставит, нищенка! Так распустить ее.

Она не успела договорить, Абай сурово оборвал жену, весь побледнев:

- Замолчи, Дильда! Не я виноват в том, что ты родилась тугой на ухо, зато нравом кичливой, как предок твой Тленши!

Он дрожал от гнева и возмущения. Только что был в другом доме, где царили майское солнце и беззаботная радость. А тут словно попал в суровую холодную осень, предвещающую зимний джут.

- Мой гость Биржан - акын, какого нет во всем Тобыкты. Вся наша молодежь восхищается им и хочет слушать его. Была бы ты умнее, послала бы Акилбая, Абиша и Магаша посмотреть на него, послушать его песни.

- Не бывать этому! Не хватало того, чтобы мои дети стояли у порога этой ведьмы и в щелку поглядывали на ее гостей! Несчастные мои! Сироты при живом отце! - выкрикнув это, Дильда с громкими рыданиями бросилась вон из юрты.

Но и в отсутствие Дильды обе матери не спускали Абаю. Они сурово пеняли ему, что гостей своих он должен был принимать в юрте Дильды. Айгыз высказалась резко и неприязненно:

- Мне нет дела до того, что ты любишь Айгерим. Она зазнается, и это мне не нравится. Пусть помнит, что из бедного рода Байшоры попала к нам, пусть не забывает, под чьим шаныраком села! Песни ее, которые распевает она, не стесняясь, унижают нас. Пусть прекратит свое пение!

Итак, Большая юрта налагала запрет. Абай промолчал. Он знал, от кого исходит этот чудовищный по своей нелепости и злобе запрет. Решение Большой юрты подсказано Дильдою. Тяжелая обида на жену охватила его сердце. Абай молча дослушал матерей и, не сказав им ни слова, покинул их.

Он не дошел до Молодой юрты, как его окликнул Майбасар.