Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

во все дрязги женской половины дома, хитромудрая женге молча вошла в дом и, поджав губы, уселась в сторонке, но так, чтобы Айгерим непременно увидела ее. Калика подумала, что та, заметив ее грозный вид, догадается, кто ее послал, и немедленно прекратит пение. Однако Айгерим не перестала петь, а после окончания песни встала, под руку пересадила Калику рядом с собой, повыше, и по просьбе Оспана начала новую песню - «Жамбас сипар», это была песня супружеской нежности. Пользующаяся доверием хозяек, Калика, возмущенная столь явной строптивостью молодой келин, принялась незаметным образом щипать изо всех сил Айгерим за ее нежное бедро. Несчастная певица вынуждена была проявить огромное терпение, чтобы выдержать эту пытку и благополучно допеть песню. Однако к ее окончанию глаза бедной Айгерим были полны слез. Но этих слез никто не заметил, а тетушка Калика тихонько торжествовала и, когда раздались возгласы одобрения и восхищения, злодейка не преминула воспользоваться моментом и зашипела в затылок Айгерим:

- Прекрати петь! Не забывайся!..

Это была и так последняя песня, исполненная Айгерим. Домбру взял в руки Биржан. Из уст степного маэстро полетела и сразу же высоко взмыла над аулом красивая, привольная, торжествующая, заставляющая замереть сердца мелодия. Песнь летела над ночной степью, над душистыми джайлау, быстро достигнув звездных высот и величаво плывя над миром.

Но в эту же ночь торжества песни произошло дикое событие.

Базаралы всю дорогу не отпускал талии красавицы Балбалы, джигит не мог оторваться от нежного тела девушки, и только спешившись у ее юрты, выпустил ее из своих могучих рук.

И сама не в силах расстаться с ним, Балбала потеряла всякую осторожность и предложила ему:

- Базеке, вы же знаете, как я уважаю вас. Не будет, я думаю, ничего плохого, если я вам предложу зайти в дом и быть моим гостем!

Отца у Балбалы не было, после его смерти хозяином аула являлся ее брат, который в данный день отсутствовал. Дома оставалась одна мать. Это была такая же русоволосая, как Бал-бала, и черноглазая, очень с нею схожая нестарая степенная женщина. Распорядившись ставить самовар, она увела дочь за полог кровати и зашептала ей:

- Айналайын, дочка, ты что надумала? Вон, сваты из Торгая прикочевали рядом, слышен даже лай их собак! А что, если увидят? Чего я скажу им, если спросят: «Кого это дочь твоя приводила в дом?» Родненькая, как бы нам не опозориться!

Балбала смотрела на свою мать какими-то странными глазами - спокойно, просветленно, радостно. Улыбнулась загадочно, обнажив беложемчужные зубы.

- Апа, родная, - сказала она проникновенно, - ведь ты же сама говаривала, мол, ты у нас временный гость в доме. Апа, долго ли мне еще гулять, веселиться? Уа, скоро к этим твоим торгаям уеду, похороню там свою молодость. Пусть они еще немного подождут меня, небось, не помрут от скуки. А гнать от нашего дома уважаемого Базеке - это не дело, апа! Прими его с почетом, окажи заботу и внимание!

После этих ее слов мать больше ничего не говорила дочери. Был зарезан упитанный ягненок из раннего окота, и пока варилось в казане мясо, наполняя юрту душистым ароматом свежины, развеселившаяся, безмятежно радостная Балбала пела для гостя песни чудесным своим голосом. И ее свободное, смелое поведение, открытость ее, ровная веселость нрава все больше зачаровывали джигита. Он забыл обо всем на свете и, мало видевший ласки в своей одинокой жизни, был благодарен этой удивительной красавице.

Мать Балбалы и ее женге, пришедшая из соседней юрты, просили спеть Базаралы, и красивый джигит, уступив уговорам, спел немало песен. У гостеприимного очага звучало много шуток, раздавался смех, велись приятные разговоры. Гостя приветили от всей души, ему были оказаны большие почести.

Перед отходом ко сну мать отправила Балбалу ночевать к ее женге в соседнюю юрту, гостя разместила в своей просторной юрте. Она опасалась того, что за ее домом установлен надзор: недавно зашли в юрту два незнакомых подростка, сказали, что они из аула Торгай, пасут ягнят, три ягненка отбились от стада, и теперь пастушата ищут их. Полагая, что они подосланы из аула сватов, хозяйка накормила мальчиков и скорее выпроводила их восвояси.

Но они не ушли сразу, а все крутились по аулу, что-то выспрашивая у чабанов, и исчезли только к полуночи, когда Балбала, уложив гостя в своем доме, закрыла тундук и отправилась ночевать к своей женге.

Тем временем Базаралы никак не мог заснуть. После полуночи он покинул постель и вышел. Луна взошла к зениту, кругом было светло. Аул погрузился в тишину, не было слышно даже лая собак. Соседняя серая юрта, куда ушла Балбала, находилась поблизости, тундук ее был закрыт, видимо, все спали. Базаралы направился к ней.

В ауле по-прежнему стояла полная тишина. Базаралы взялся за край войлочного полога на двери, стал поднимать его, чтобы войти в юрту. И тут сзади его крепко ухватили за плечо. Наложил на него руку какой-то огромный человек, выйдя из тени юрты, темнея перед лунным светом. Тихим рокочущим голосом приказал:

- Иди за мной!

Это был Манас, Базаралы узнал его. Не испугавшись, также негромко ответил:

- Уай, это ты, Манас?

- Манас не Манас - не твое дело! Идем отсюда, тебе говорят! - с угрозой отрезал тот и с силой потянул за собой Базаралы.

- Ойбой, джигит! Иди-ка своей дорогой, а я пойду своей! -отбросив чужую руку, отвечал Базаралы и хотел уйти в сторону. Но Манас не позволил этого.

- Если не хочешь ославить Балбалу, опозорить ее на всю степь, то иди за мной! Если ты джигит, а не трус - делай, как я велю! А то ведь прямо у ее порога я могу поднять шум, - с угрозой молвил он.

Базаралы молча кивнул головой и зашагал рядом с Манасом, прочь от юрты. Они отошли довольно далеко за аул, и когда приблизились к черным тугайным зарослям, из-за деревьев вышли навстречу три джигита. Все четверо окружили Базаралы и повели его еще дальше в степь.

Один из них свернул к большой юрте и, отвязав коня Базара-лы, стоявшего не расседланным, повел его в поводу, вслед за остальными джигитами. Их кони стояли в