Рассказы Фата-морганы - Джонатан Литтел

окно. Царила удушливая жара, я попытался распахнуть окно, но ветки мешали, и у меня получилось лишь чуть-чуть приоткрыть створки. Я хотел включить свет, но лампочки, видимо, перегорели; я нашел одну новую в шкафчике в ванной и вкрутил ее в ночник, но она все равно не зажигалась; я спустился и нашел на кухне щиток — оказывается, все пробки вылетели, — поднял главный рубильник и тут же на потолке загорелось несколько ламп. Ночник осветил комнату наверху тусклым желтым светом. Я огляделся. Огромное покрывало с вышивкой — длинные зеленые стебли травы на золотом фоне — лежало комом в изножье кровати; кругом была раскидана женская одежда, несвежие трусики, юбки, туфли от разных пар; на комоде лежали фотографии, я взял их и принялся бегло просматривать. На всех был я в компании красивого светловолосого мальчика с блестящими живыми глазами, запечатленного в разном возрасте и в разных местах — на пляже, в цирке, в лодке, но всегда рядом со мной, у меня на руках или на коленях. Я отложил фотографии и стал рыться в ящиках. В тумбочке я нашел то, что искал, — ножницы из очень тяжелого металла; я снова взял фотографии и принялся резать их, отделяя себя от маленького мальчика, чьи изображения я бросал в ящик комода, который потом задвинул. Затем я перемешал оставшиеся фрагменты, как колоду карт, и развернул веером. Вырванное из контекста, мое неподвижное лицо ожило, отражая словно в зеркале присутствие исключенного ребенка, обнажая все, чем оно было с ним связано неотменимо и навсегда. Это произвело на меня леденящее впечатление, я не мог оторваться от этих изображений и в то же время не мог на них больше смотреть; наконец, не в силах терпеть эту пытку, я в ярости швырнул фотографии на комод, где они рассыпались в беспорядке.

На кухне я порылся в холодильнике и морозилке в поисках чего-нибудь съедобного; наконец я нашел несколько замороженных лангусгинов, которые обжарил в оливковом масле с чесноком на сковороде. Я съел их под отменное, очень холодное белое вино, очищая пальцами брюшки от панциря и раскусывая зубами клешни, чтобы высосать сок и волокна. Закончив трапезу, я быстро убрал со стола и тщательно вымыл пальцы, которые пахли рыбой и чесноком, а затем, покуривая маленькую тонкую сигару, допил вино у панорамного окна, созерцая шафрановый вечерний свет сквозь переплетения глицинии. Когда совсем стемнело, я зажег одну за другой лампы в гостиной. Я попробовал поставить диск, но стереосистема не работала, должно быть что-то перегорело. Наконец я отправился наверх. Ночник рядом с кроватью по-прежнему озарял спальню мутным светом; я окинул взглядом несвежие, смятые, покрытые пятнами простыни; попытавшись взбить подушку, я поднял облако пыли и несколько раз чихнул. Стащив в раздражении наволочку и скинув простыни, я перерыл стенной шкаф и, найдя чистое белье, наскоро перестелил кровать. Затем я подтащил покрывало к лестнице, чтобы вытряхнуть, все вокруг наполнилось пылью, судорожно чихая, я выбил ткань о каменные ступени и, вернувшись, бросил ее поверх простыней. Лунный свет едва просачивался сквозь просветы глицинии, усеивая белыми крапинками длинные зеленые стебли травы на золотистом поле. Я быстро разделся; пот тонким слоем покрывал мою кожу, было все так же жарко, и мне казалось, что я сейчас задохнусь. Улегшись ничком, я раскинул руки, поглаживая плотную вышивку. Член придавило животом, и я его высвободил; почувствовав мурашки на ягодицах, я повернулся и посмотрел в высокое зеркало у двери, но в нем ничего не отражалось, кроме пустого угла кровати, куска белой стены и края окна. Я так и уснул, мое нагое тело купалось в робком неверном свете на вышитой траве. Неясный шум вырвал меня из сна, в котором я пытался убедить молодую светловолосую женщину с нарочито небрежным узлом волос пойти на уроки вождения. Не поворачиваясь, я оглянулся через плечо на дверь: теперь она была открыта, хотя я был уверен, что закрыл ее. Черный прямоугольник лестничной клетки выступал из дверного проема, я напрасно всматривался в темноту: там ничего не было. Когда я снова проснулся, небо между побегами глицинии начало бледнеть. По-прежнему стояла полная тишина, не считая еле слышного шелеста листвы. Я встал, быстро натянул свой спортивный костюм и спустился в гостиную. У двери в кухню я решил было сделать кофе, но тут же раздумал и спустился на нижний этаж. В детской я хотел пройти к кровати, но оловянные солдатики, беспорядочно расставленные на ковре, преградили мне путь; опасаясь на них наступить, я на мгновение замер на пороге, разглядывая пустую постель и скатанные в ком простыни, затем развернулся и, пройдя по коридору, вышел в сад. Мертвая листва и ветки хрустели под ногами, утренняя жара обволакивала кожу, буйство ничем не сдерживаемой растительности наполняло меня смутным беспокойством. В глубине сада я обнаружил дверь, толкнул ее рукой, и она легко поддалась. Едва дверь закрылась за мной, я начал бежать, испытывая облегчение от царившей в коридоре прохлады. Частота дыхания задавала ритм бегу; все вокруг выглядело слегка размытым, нечетким, я даже не мог разглядеть потолок, если он вообще был, но это меня мало тревожило; я скорее угадывал, чем различал стены, чьи более темные участки, намекавшие на развилку или, может быть, углубление, я огибал и бежал дальше по длинной дуге коридора, время от времени весело задевая рукой стену, только чтобы убедиться, что она сплошная и обита чем-то мягким. В какой-то момент рука наткнулась на металлический выступ, я взялся за него и, повернув, надавил на дверь. За порогом моя нога погрузилась во что-то мягкое, и я замер. Я находился в довольно большой, почти пустой, скудно обставленной комнате; золотые лозы вились по обоям до самых лепных карнизов; на полу лежал темно-красный, почти цвета крови ковер. В дальнем конце комнаты, отделенная от меня кроватью, покрытой тяжелым золотистым покрывалом с вышитыми длинными зелеными стеблями травы, виднелась чья-то фигура с угольно-черными коротко стриженными волосами. Ставни были закрыты, но человек разглядывал что-то на стекле, вероятно собственное отражение. Я аккуратно притворил дверь, она захлопнулась с приглушенным звуком; фигура повернулась, и я увидел, что это мужчина, красивый молодой человек; когда он меня заметил, по его смуглому угловатому лицу пробежала легкая улыбка. Он был неправдоподобно красив, красив той практически идеальной красотой, которая решительно выделяла его среди большинства. Двигаясь плавно, как кошка, он обогнул кровать и, не говоря ни слова, взял меня за шею и притянул мой рот к своим губам. Его щетина царапала кожу, но