Венгерский рассказ - Клара Бихари

Облизав губы после картофеля с паприкой, приготовленного сестрицей Мари, я сказал что-то вроде того, какое, мол, это чудесное место — воплощение мира, воплощение родины…

— Мир! — рассмеялась сестрица Мари. — Шесть месяцев назад банда шалопаев подстрекала нас к убийству… Строить-то эти молодые господа навряд ли умеют, а вот разрушать, поджигать… И еще нас зовут на помощь! Нечего сказать, по адресу обратились! Ну и задали же они стрекача!

— Тому уже семь месяцев, сестрица!

— Ну и что с того?

Сестрица Мари сидела молча, прикрыв глаза. Быстро темнело, но все же я видел, как она улыбалась. Может быть, она хотела заглянуть в прошлое, а может, в будущее.

— Вы, голубок, только приехали сюда, не знаете, да и не можете знать Рожи Кёкенеш. А девушка известная, и в Мишкольце о ней знают, и здесь. Когда Бени Фейер, сын керестурского лесничего, тот самый, что был офицером народной полиции в Мишкольце, увидел ее в первый раз, она служила в кафе. Она пошла работать прямо из школы: у нее не было ни отца, ни матери. Рожи очень понравилась Бени, они познакомились, и он полюбил ее. Девушке тоже приглянулся парень. Они решили пожениться. Когда обо всем уже договорились, Бени попросил, чтобы она ушла из кафе. Девушка согласилась, и тогда Бени подарил ей кольцо с синим камнем, которое досталось ему в наследство от матери. Он строго-настрого наказал Рожи, чтоб она берегла кольцо так же, как берегут любовь и честь. Рожи поблагодарила, надела на палец кольцо с синим камнем, засмеялась и поцеловала Бени. Через два дня она потеряла кольцо. Говорят, до рассвета протанцевала, а утром долго, но напрасно разыскивала пропажу. Бени — тихий, спокойный и славный парень (здесь, в лесу, рождаются такие), сильный, как бык, но силу свою может держать в узде. Узнав, что Рожи не уберегла кольца, он не упрекнул ее ни единым словом, но встречаться с ней перестал.

Бени-то я знаю с детских лет. И с матерью его знакома была. Отец его и теперь сюда часто захаживает. А Рожи я узнала только тогда, когда беда уже приключилась. Как бросил ее Бени, она из города сюда приехала, в лес, где ни зеркал, ни электричества, ни новомодной музыки, только работа, тишина да чистый воздух. Совсем молоденькой попала она к нам, ей и двадцати еще не исполнилось. Тоненькая такая, гибкая. Волосы черные, густые, стригла она их коротко, по-мальчишески. Думала, глупенькая, это красиво. Лицо у нее и вправду было красивое, да только, как пришла она к нам, все ходила опустив глаза и никогда не смеялась. Я-то думала — она прикидывается смиренной, не нашего она поля ягода, но раз уж сама попросилась на работу в лесное хозяйство, пришлось пустить ее к моим девочкам. «Этих ты не испортишь! — думала я. — Присмотрю за тобой, все насквозь увижу. Как ты там ни представляйся, а моих девочек не совратишь».

Я уже наперед смеялась: небось побежит эта барышня обратно в город, когда узнает, какая наша работа. Не убежала! Сначала ей трудновато приходилось, под вечер, бывало, еле ноги таскает, а на другое утро снова трудится наравне со всеми. Как там ни говори, а к делу она привыкла и не тосковала ни по танцам, ни по новой дурацкой музыке, ни по большому городу. Скоро она и петь на работе с девушками стала, и полюбила ключевую воду.

Но я все еще не доверяла ей. «Погоди, — думала, — шила в мешке не утаишь! Рано ли, поздно ли, а узнаю, чем ты дышишь».

И узнала!

3

Может, вы видели в Яворкуте клочок земли, огороженный колючей проволокой. Там семена лиственницы посеяны. Из-за границы их везут, за ними глаз да глаз нужен. Да вот повадились птицы таскать семена. Бюккская птица не боится пугала, может, даже смеется над ним. У Рожи — первой из моих девушек (теперь я иногда и ее называла своей девушкой) — на участке ни единого семечка не пропало. Как она это делала? Да, нелегко ей приходилось! Только солнце взойдет, а она уже в поле и до заката знай ходит по меже, птиц отгоняет. Может, во всем Бюкке, а то и во всей Венгрии не было таких красивых да богатых саженцев лиственницы, как те, что росли на земле Рожи. Нелегкая это работа — ходи без остановки по участку да приглядывай, чтоб не случилось какой беды. Шли дни, недели, а Рожи все шагала по участку. Сначала над ней смеялись (и у нас ведь попадаются плохие люди), говорили: «Кольцо потерянное ищет!» Рожи не обращала внимания на эти слова. Знай себе ходит без устали да участок стережет. Дирекция ей благодарность вынесла и денежную премию присудила. Деньги она мне отдала, чтобы я купила ей, как буду в Мишкольце, чулки да туфли. Купила я ей, что она просила, да и то, чего не просила. Платье ей привезла, у нее, бедняжки, одно только и было: и на работу, и после работы все в нем да в нем. Теперь уже все ее любили, и еще заметнее стало, что Рожи никогда, ну никогда не смеется. Не умеет смеяться.

Был октябрь, не знаю, какого числа, ближе к двадцатому, что ли, когда я привезла ей из Мишкольца пакет. Она поблагодарила, примерила туфли и платье, которое я, не спросись, прихватила, потом сняла его и сложила в свой сундучок. Да, так вот, было это в сентябре, что-то около двадцатого.

А через несколько дней по лесу разнесся слух, будто в Будапеште и в Мишкольце что-то творится недоброе. Что именно — мы не знали и не очень-то понимали. Газеты до нас доходят редко, и радио мало у кого есть. Сильно мы тревожились. Я, бывало, то пересолю суп, а то и совсем забуду соль положить. Здесь, в Бюкке, люди живут далеко друг от друга, собраний у нас не проводят, не любим мы заседать, но новости всегда передают от лесничего к угольщику, от угольщика к дорожным рабочим и обратно. Мы, которые постарше, еще не забыли, каким был прежний мир, и боялись, как бы снова не пришлось работать на графов. Да только не очень-то верили, что люди окажутся такими дурнями и сами захотят вернуть тяжкие времена, о которых и вспоминать-то противно. Когда девушки спросили; что же будет, я сказала: «Птица знает, что пугала можно не бояться, а человек знает, что господ надо бояться — они ведь и в самом деле твари опасные». На том и порешили. Но все внимательно стали прислушиваться