Венгерский рассказ - Клара Бихари

Когда нас втолкнули в подвал и захлопнулась железная дверь, человек пятьдесят разом закидали нас вопросами о том, что происходит в городе, в стране, в мире. Многие спрашивали, не слышали ли мы чего-нибудь об их родственниках. Но когда они поняли, что мы знаем еще меньше, чем они, на нас перестали обращать внимание. Рожи заснула. Я стояла около нее на коленях.

Иногда открывалась железная дверь и появлялись новые арестанты. Теперь уже все новички были в крови. Стоя на коленях, я задремала. Проснулась я оттого, что длинный, сутулый, совершенно лысый человек, на котором было помятое старое пальто, бранил Рожи и угрожал ей. Но и Рожи не оставалась в долгу.

«Из-за такой вот красной авошской падали сажают нас, набожных, порядочных людей, истинных венгров! А ведь я всегда только американское радио слушаю и перед сном каждый день молюсь!..»

«Такие старые паралитики и канальи, как вы, и очистили место убийцам!» — отвечала Рожи.

«Я старый паралитик? Я каналья? Ты… ты… срамница!..»

Старик отшатнулся, затем наклонился вперед. Он шипел, захлебываясь от злости. Маленьким костлявым кулаком он ткнул в сторону Рожи. Я вскочила, чтобы загородить ее, но в этом уже не было надобности.

«Оставьте в покое этих девушек!» — очень тихо, но с угрозой в голосе сказал плечистый мужчина с волосами, подстриженными ежиком. Его широкое лицо было в синяках и кровоподтеках. Сильной рукой он схватил злобного старикашку за запястье.

Очень я удивилась, когда увидела, что старику удалось пробить себе локтями дорогу в самый дальний угол подвала. Оттуда он только поглядывал на нас с опаской. Наш защитник наклонился к Рожи.

«Ты служила в АВО?» — шепотом спросил он Рожи.

«Нет».

Он сел на корточки рядом с нами и назвал свое имя. Его звали Андрашем Бэнцешем.

— Знаю его! — вскричала сестрица Мари. — Он живет в Омаша, литейщик. И прадед его был литейщиком: для армии Кошута пушки отливал.

— Бэнцеш долго говорил с нами, больше с Рожи. От этого разговора у меня стало легче на сердце. Мне даже не очень хотелось спать. Но есть хотелось. И мучила жажда.

5

— Через, четверть часа Бэнцеш начал тихонько совещаться с людьми. То там пошепчется, то тут. Иногда он возвращался к нам на одну-две минуты.

Меж тем наступил вечер. Бэнцеш и в темноте продолжал переговоры. Но, как видно, он еще не добился своего. На рассвете раскрылась железная дверь: это нам принесли еду — вареную картошку в большой корзине для белья. Корзину несли две пожилые женщины; пока женщины делили картошку, в дверях стоял солдат с винтовкой. Каждому досталось по две-три картофелины, а некоторым ловкачам и побольше. Мы с Рожи получили по две. Из тех двух, что досталось мне, одна была большая, но недоваренная. Все-таки я и ее съела. Когда я покончила с картошкой, Рожи предложила мне свою долю.

«А ты почему не ешь?»

Как я ни уговаривала ее, она есть не стала. Конечно, я не взяла у нее картошку: ведь ей нужна была еда, пожалуй, больше, чем мне. Мы долго спорили и чуть было не поссорились, но от этого нас избавил старик — тот лысый, который накануне хотел ударить Рожи. Он подошел к нам и попросил отдать ему две картофелины, из-за которых шел спор. У него, мол, больной желудок, и, если он мало поест, у него будет рак… Я и отвечать-то не хотела, но Рожи отдала ему обе картофелины.

Позднее я узнала о том старике интересные вещи. До двенадцатого года он держал в Мишкольце маленький трактирчик. Да только прогорел, нарушил закон, и пришлось ему шестнадцать месяцев отсидеть. С тех пор сколько ни менялся в Венгрии режим, он всегда чуть ли не первым заявлялся к представителям новой власти, плакался на свои обиды и говорил, что он, мол, жертва старого режима, пусть возместят ему все убытки и доброе имя вернут. До сих пор его всегда выслушивали, обещали разобрать дело и забывали о нем. А тут, видно, пришел он не в то время, не в то место и требовать стал не по форме: его не выслушали, ничего не пообещали, а просто посадили. Когда его выпустили, он снова явился, снова жаловался и, как я слышала, снова получил какое-то обещание.

В полдень я уже знала, что задумал Бэнцеш. С ним заодно были еще одиннадцать человек. Решили, когда снова принесут еду, броситься на солдата, обезоружить его и вырваться из подвала.

«А потом?» — спросила я Бэнцеша.

«Что будет потом, я не знаю. Пожалуй, нас могут убить, но уж лучше умереть так, чем ждать, пока нас здесь передушат, как крыс в крысоловке…»

Я не была уверена, что Бэнцеш прав и что мы можем выбирать только между двумя смертями. Но Рожи меня убедила. Если бы пришлось выбирать между жизнью и смертью, было бы легче.

Однажды вечером дверь не отворилась. Поздно ночью, а может уже на рассвете, мы услышали грохот пушек, потом трескотню пулеметов.

Тюремный подвал ожил. Было нас там человек сто, но казалось, что кричат по крайней мере двести. Кто стоял ближе к окну, в кровь изодрал руки, колотя кулаками по оконным решеткам; кто был у двери, стучал в дверь. Когда все охрипли, в подвале наступила тишина. Возле нас очутился тот самый лысый старик с больным желудком. Вдруг он проскрипел:

«Слава богу, прибыли войска ООН!..»

Раздалась звонкая оплеуха. Не знаю, кто дал ему по роже, да это и неважно.

И снова стало совсем тихо.

Вдруг в замке загремел ключ, железная дверь распахнулась. Мы, люди Бэнцеша, стояли, готовые к схватке. Но до этого дело не дошло.

Вошли два венгерских полицейских, вслед за ними два советских солдата. В руках у полицейских были револьверы, на плечах у советских солдат — автоматы. У одного полицейского левый глаз был завязан. Мы молча смотрели на них.

Первым заговорил полицейский с повязкой на левом глазу:

«Люди!»

«Бени!» — Не успела я оглянуться, как Рожи была уже подле него. А потом…

Кати Сий замолчала. Она закрыла глаза — этому она научилась от сестрицы Мари. Кати тоже делала так, когда думала о далеком прошлом или будущем.

Стемнело, но я все-таки разглядел, а может быть, догадался, что Кати Сий улыбнулась, не открывая глаз.

— Ну, дальше… — поторопил я ее.

Только когда я во второй, а может, и в третий раз обратился к ней, Кати глубоко