Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Зайдя в Большую юрту, Абай пробыл в бабушкиных объятиях до самых глубоких сумерек. Мальчик отказывался от еды, хотя не ел целый день. Ему предлагали то кумыс, то холодное мясо, но он толком так и не поел в этот вечер. Казалось, что чувство голода притупилось у него за весь долгий день, полный волнений и радостей возвращения домой.

Подавая еду, уже несколько поуспокоившись, матери начали засыпать его вопросами.

- Скучал по дому?

- Муллой-то стал?

- Учеба закончилась совсем?

Абай почти не отвечал на вопросы. Лишь однажды, когда спросили, о ком скучал больше всего, он быстро спросил:

- А где Оспан? Куда он подевался?

Улжан поначалу не обратила на это особого внимания, но когда сын второй раз спросил про Оспана, младшего брата Абая, мать показала рукой на бабушку Зере и сказала:

- Мы выставили его вон. Целый день не давал нам покоя. Куда же ему деться, озорнику сумасбродному? Носится где-нибудь.

Бабушка почувствовала, что говорят о чем-то, имеющем отношение к ней, и спросила:

- Вы про что это? Говорите громче, ничего не слышу.

На что Абай высоким мальчишеским голосом ей объяснил, что говорили про Оспана; затем так же громко спросил ее:

- Бабушка, что случилось с твоими ушами? Апырай, неужели ты ничего не слышишь? В прошлом году ведь хорошо слышала.

Абаю стало жалко старенькую бабушку, которая осталась совсем одинокой среди окружающих ее людей - со своей старостью, с глухотой... Он прилег головой на такие родные с раннего детства колени и обнял ее поникший слабенький стан. Старая женщина поняла, что ее ласкают, жалея, и, растроганная, не совсем впопад ответила:

- От бабушки твоей ничего прежнего не осталось. В чем только душа держится. Вот, душа-то одна, пожалуй, и осталась... - Тут старая Зере смолкла, погрузившись в свои привычные горестные думы.

- А что, если полечить твои уши? - спросил Абай, желая отвлечь ее от скорбных дум. - Уши твои нельзя ли полечить, бабушка? - громко повторил он.

Сидевшие рядом домашние, дядья и тетки, дружно рассмеялись - глядя на них, засмеялась и бабушка.

Старенькая Зере, желая поддержать внука в его благих намерениях, с улыбкой молвила:

- Ну, если мулла-заклинатель наговорит молитву и подует в уши, говорят, помогает. Уши после заклинаний открываются.

- А почему бы нам не попробовать? - весело поддержала старшую мать красавица Айгыз. - Вот, внук пусть и подует. Ведь Абай вернулся к нам почти что муллой!

- Пусть попробует! Пусть подует! - поддержали и другие.

- От него не убудет, а старой матери душевная поддержка.

Похоже на то, что эти взрослые люди, особенно соседки и тетушки, готовы были поверить в чудесные способности Абая. Ему стало немного досадно. За время учебы в медресе он насмотрелся на эти «заговоры», «ушкириси», «чудодейственные зелья» и не мог всерьез воспринимать своей детской душой всех этих многочисленных знахарей, лекарей, особенно тех мулл, которые причисляли себя к разряду священнодействующих кудесников-бахсы. Вспоминая все это, виденное за время учебы в медресе, что состояло при мечети, Абай сидел, смущенно улыбаясь, и вид у него был несколько подавленный. Но затем он вдруг снова оживился, улыбка снова стала озорной. Внук неожиданно повернулся к бабушке Зере, обхватил ладонями ее голову, наклонился к ней и стал что-то наговаривать в ухо. Народ вокруг притих и стал внимать, ожидая услышать слова заклинания. Абай на коленях придвинулся к бабушке поближе, устроился поудобнее и, состроив преважную мину на своем мальчишеском лице, начал читать стихи:

Прелестен лик, в очах алмаз горит, Заре подобен цвет ее ланит, На гибкой шее белый снег лежит, А брови тонкие начертаны творцом...

Здесь он перевел дух и, читая дальше, начал растягивать слова и гнусавить, как заправский мулла при читке молитвы «табарак»:

Но почему в минуты редких встреч Тебя всего пронзает острый меч, Твой слепнет взор, твоя немеет речь Перед ее сияющим лицом?

И далее, по окончании чтения стихов, закрыв глаза, молитвенно шевеля губами, мальчик высвободил из-под головного покрывала бабушки ее большое белое ухо, приник к нему губами и шумно дунул, при этом таинственно, словно заправский бахсы, произнес: «Су-уф-ф!» Все было, как и положено было быть, но вместо ритуальной молитвы он читал стихи собственного сочинения, написанные нынешней весной. Абай начал писать стихи, впервые открыв для себя поэзию Навои и Физули. Но никто из присутствующих в доме поначалу ни о чем не догадывался. Потом некоторые стали поглядывать на него с недоумением. Тех, которые безо всяких сомнений бездумно приняли стихи за молитву, было больше. И мальчик, не желая больше дурачить взрослых, а также понимая, что потом им будет конфузно и неловко, начал читать «молитву» более отчетливым голосом, произнося каждое слово громко и внятно.

Как пташка к югу свой стремит полет, Так ты спешишь, прекрасная, вперед. Не слышит бабушка - пусть с верой ждет: Я излечу ее моим стихом!

Когда он закончил и снова шумно выдохнул бабке в ухо: «суф-ф-ф!» - только тут люди уразумели его шутку, и в юрте все так и покатились со смеху. Последние стихи поняла даже бабушка. Беззвучно посмеиваясь и с добродушным видом глядя на мальчика, она ласково похлопала его по спине ладонью, затем притянула за голову, поцеловала и понюхала все еще детский для нее лобик любимого внука.

Стараясь не смеяться вместе с другими, Абай принял смиренный вид и, прижавшись к бабушке, спросил:

- Ну как, открылись твои уши?

- Э, и на самом деле! Вроде как получше стало. Айналайын, мой сыночек, да будут благословенны твои потомки!

Взрослые не только от души посмеялись над шуткой Абая, но и были удивлены остроумной проделкой мальчика, все с умилением смотрели на него. Когда к нему обратилось всеобщее внимание, он смутился и на смуглом лице его зардел румянец, но в глазах по-прежнему блистал живой огонек веселья. И еще в этих глазах взрослые заметили свет недетского ума, сразу выводивший чернявого мальчишку из всего детского озорного круга.

Вместе со степенной сдержанностью, характеру Улжан была свойственна нелицеприятная правдивость и строгость суждений в оценке всего. Она с самого начала приглядывалась к проделке Абая без улыбки умиления. Мать видела, как возмужал и лицом, и телом ее сын, взрослее стал разумом. Только на последнем стихе она тихонько прыснула в ладошку, засмеявшись вместе с другими, и сказала:

- Мой мальчик, я, отправляя тебя в город, думала, что ты