Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

В байской юрте никого из посторонних не было - только Исхак и его любимая супруга, надменная смуглая байбише Ма-нике. Оба возлежали на высоко взбитой постели, подсунув под локти груды подушек.

Маленький старый пастух, умаявшийся за целый день беготни за верблюдами, стал у порога и, глядя красными воспаленными глазами на байбише, заговорил с робким видом:

- В доме хоть шаром покати, очаг мой пуст, нечем мне платить недоимки... И карашыгын... и налог за дым... Разве я могу? Вы же сами знаете. Всего скота у меня - единственная кобылица. Как мне быть?

- Е-е, а мы тут при чем? - ворохнулся на подушках дородный Исхак.

Байбише, даже не обернувшись, выпятила свои большие губы и, шумно выдохнув, произнесла затем:

- Ты что? Разве мы - волостные или старшины? Налоги не мы взимаем. Так что за этим не обращайся к нам. Убирайся, не беспокой людей!

Старик не ушел, выжидая чего-то.

- Апырай, а я надеялся. думал, что заступитесь, спасете, как это говорят, бедного человека за его труды. - пробормотал он.

- Уай, за какие это труды? - язвительно сказала байбише, решив взять в свои руки бразды правления в разговоре. - За что нам спасать-то тебя?

- За то, что я послужил вам немало. И не только я тружусь ради ваших верблюдов, но и старший сын мой, которого вы переименовали в Борибасара, ходит в пастухах твоих ягнят.

В ту же минуту, услышав свое имя, вошел в юрту и сел рядом с отцом у входа худой, вислоносый мальчик. Он был босиком, грязные ноги его потрескались до крови.

- Но я тебе немало давал за твой труд! - повысил голос Исхак.

- Чего-то я не помню, карагым, чтобы ты давал... а я брал...

- Как не помнишь? А кто питается из моего казана всю зиму и лето? Не ты ли со своей семьей? - взвилась с подушек бай-бише.

- Какое там питание. Худая кормежка! Остатки от сорпы, кости одни. Такой корм добрый хозяин и собаке постесняется дать.

- Е, а у тебя, оказывается, язык без костей, старое помело! А если я скажу тебе, что хорошая собака лучше плохого пастуха верблюдов, что ты сделаешь со мною? Убьешь, наверное?

- Уай, байбише, зачем выкалываете глаза слепому! Ты мне лучше скажи, почему вы сыновьям моим дали собачьи клички? Значит, для вас мы хуже собак. - умолкнув, с обиженным видом, пастух Жумыр ушел из байского дома, увел с собой мальчика.

У Жумыра трое малолетних детей, самому старшему, который приходил с ним, тринадцать лет. Второй чуть младше, а третий - совсем малыш. Старших отец назвал Такежаном и Исхаком. Когда Жумыр пришел в «соседи» к новому баю, вздорная байбише была возмущена тем, что имена его детей были такими же, как у двух сыновей Кунанбая. К тому же Исхак был ее мужем. Она порешила тогда:

- Негоже, чтобы никудышной собачонке давали кличку Бо-рибасар - волкодав. Сущая наглость для жатаков давать сыновьям имена своих мырз! Мальчишек переименовать - одного пусть так и зовут теперь Борибасар, а второго - как нашего охотничьего пса, Корер.

Вот так были забыты настоящие имена двоих сыновей Жу-мыра, они стали жить с собачьими кличками. Беспредельными были презрение и нелюбовь бая к своим работникам, ждать от них человеческой помощи было бесполезно, - потому и ушел без всякой надежды Жумыр из юрты толстого бая Исхака и его такой же толстой байбише Манике.

В тот же вечер на краю аула бая Такежана, в серенькой юрте старухи Ийс тоже царила печаль. Выдаивая свою единственную корову, старуха плакала, слезы давно текли по ее лицу.

На руках у Ийс остались двое внуков, Асан и Усен, - вскоре после гибели Исы умерла и его жена, молодая невестка, и старуха поднимала детей одна. Сиротам было - одному шесть лет, другому четыре года. Они не голодали благодаря тому, что у них оставалась серая корова, - и вот ее завтра должны были увести из-за недоимок и черных поборов. Старуха доила свою кормилицу в последний раз, отчаянно скорбела и думала, чем завтра кормить маленьких внуков. Вскипятив последнее молоко, дав его покушать детям, старуха уложила их спать, а сама пошла в дом бая Такежана.

Там оставались байские сын Азимбай и жена Каражан, сам же Такежан отъехал по вызову чиновника в административный аул на земле Бокенши. В этом году Такежан снова был волостным старшиной. До старой Ийс в его юрту уже приходили двое бедняков, тоже просили помочь с налогами, - но так и ушли восвояси, ничего не получив. Один из них был Канбак, аульный сторож и охранник стад. На его просьбу о помощи Азимбай ответил: «Недавно волки задрали у тебя двух ягнят, а ты спал в это время. Я тебя отругал, а ты что мне ответил? Ты же меня поносил! Тогда я и подумал: «Ничего, скоро придется платить недоимки, посмотрим, как ты забегаешь!» Вот и пришел этот день!

Канбак не вынес издевательства Азимбая и бурно запротестовал, напомнив, что он три года платил и недоимки, и черные поборы, и ни разу не обращался к нему за помощью. А хозяин, со своей стороны, ни разу не заплатил ему за труды и, значит, держал его за раба! Перепалка обратилась во взаимную ругань и оскорбления, Азимбай наконец выматерил Канбака, исхлестал плетью и вытолкал вон из своего дома.

Вторым приходил доильщик аульных кобылиц Токсан. Много лет он работал на Такежана, изнывал у его порога, пытаясь заработать на калым за нареченную невесту. И вот ему уже тридцать пять лет, а калым стоимостью в пять верблюдов все еще не выплачен, и живет Токсан до сих пор бобылем, не имея собственной крыши над головой. Коварный Азимбай уже пять лет нещадно издевается над Токсаном, обещает выкупить для него невесту, и под это обещание ничего не платит работнику. Его будущий тесть тоже из прислуги Такежана, так Азимбай шепчет и ему, чтобы он не торопился отдавать дочь за Токсана, обещая со временем выдавить из него более значительный калым.

Дело в том, что Токсан очень хороший доильщик кобылиц, и если он выплатит калым и женится, то ни за что не останется у Такежана, уйдет к другому хозяину. Азимбай хорошо знает об этом и потому путает и вяжет Токсана без веревки, крепко держит при себе... Сегодня молодой бай снова его