Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

А теперь, вот, пришла старая Ийс. Плача, она стала жаловаться байбише Каражан, рассказывая о своей последней беде. Смиренно напомнила, что она одна плетет веревки и арканы для аула, плетет конскую упряжь, сбрую, волосяные канаты-жели. Слезы старухи как будто тронули байбише, и она обратилась к сыну:

- Но разве не вывели эту бедняжку из списка тех в нашем ауле, которым надо платить налоги? Разве ее очаг не отделен от нашего шанырака?

Такая мягкотелость матери пришлась сыну не по нраву, и он резко ответил ей:

- Я, что ли, должен был делать это? И зачем только вы мне про это говорите, апа?

Старуха Ийс:

- Не дайте забрать коровку! Она кормит сироток моих. Без нее - что нам делать?

Но ничто не смягчило Азимбая: у него был свой расчет. Он хотел навсегда привязать Ийс к своему порогу. Пусть несчастья раздавят ее, и тогда ей деваться будет некуда, и она до конца своих дней будет вить веревки для них и плести ремни. Угадав по молчанию Азимбая, что он не собирается ей помочь, старая Ийс навзрыд заплакала и заголосила:

- Мой сын Иса, свет жизни моей, простудился и умер, спасая твоих овец! В буранную ночь побежал за стадом, почти раздетый, погиб ради твоего благополучия! А ты даже о его сиротах не подумаешь! Пожалел бы их, молодой бай!

Азимбай грозно рявкнул на старую женщину:

- Вон из дома! Хочешь пеню за него выколотить? Попробуй, взыщи! Прочь от меня!

И он прогнал старую Ийс. Азимбай решил оставить ее без коровы, чтобы она теперь навсегда осталась в его ярме.

Ийс ушла, проклиная его.

- Чтобы вовек не видать тебе удачи! Будь ты проклят, пусть на тебя падут все мои несчастья! Чтобы слезы моих сироток отлились на тебе! Мне бы лучше к врагу пойти за помощью, нежели к тебе! - Так проклинала старая Ийс Азимбая, шагая в темноте к своему дому.

Она проплакала всю ночь, обняв своих малышей-сирот. До утра ворочалась и вздыхала. Тихо причитала, обливаясь слезами:

- Сиротинушки мои... Несчастные мои... Да куда же нам теперь деваться... Куда приткнуться головой.

Подобные плачи и горестные стенания звучали в ту ночь во многих аулах иргизбаев - у Акберды, Майбасара, Ирсая.

И богатые баи родов Котибак, Жигитек, Бокенши слышали от своих батраков в эти дни одни жалобы, мольбы о помощи и проклятия.

В ауле Сугира в роду Бокенши уже началось взыскание налогов и недоимок. Бии и аткаминеры так и кружились угодливо около крестьянского правителя Никифорова, ждали от него указаний. Называли степняки Никифорова - «Никапора». То и дело слышалось:

- Е! Сам Никапора так велел!

- Никапора нынче свиреп!

- Никапора - строгий нашалнык!

Этим баи и продувные старшины запугивали простодушный народ.

Заночевав в ауле Сугира, наутро команда сборщиков налога принялась беспощадно выколачивать из бедного населения Бокенши, Борсак, Жигитек все эти недоимки, подушные, кибиточные и черные поборы. Стоны, плач и вой бедняков поднялся над черными юртами.

В эти дни особенно устрашающе звучали имена тех налоговиков, которые не знали никакой жалости к людям. Одного пристава народ прозвал Кокшолак, что означало - серый лютый волк, другого урядника назвали Сойкан, хищник то есть, - из-за созвучия этого слова с фамилией пристава - Сойкин. И Кокшо-лак, ненасытный взяточник, и Сойкан - не только взяточник, но и любитель помахать плеткой, вполне соответствовали своим прозвищам. Так, для острастки, накануне урядник избил посыльного Далбая. За некоторую задержку скота недоимщиков Сойкан в кровь исхлестал пятерых из рода Борсак. Следя за его действиями, аткаминеры мрачно пошучивали: «Он ничего не разумеет, кроме взяток и плетей! Все остальное он не принимает, словно отраву!» В стае лютых налоговиков подвизался еще и писарь Чингизской волости Жаманкарин. За его лютый нрав и бешеную злобность бедняки рода Бокенши прозвали его - Кабанкарин - черный кабан.

Все эти волки лютые, хищники алчные, кабаны черные нещадно терзали тела и души людей.

Ночью за картами, с приставом и урядником, Кабанкарин договорился с русскими представителями власти, что они будут действовать дальше заодно с Такежаном, Жиренше и другими степными воротилами. Городские власти прибыли в степь, чтобы собрать с населения покибиточный налог - «за дым», а заодно выколотить из аульчан недоимки за прошлый год. Воротилы предлагали им вытрясти из народа еще и карашыгын, которые в казну не пойдут, - но кое-что благополучно осядет в их карманах. Кабанкарин доходчиво объяснил, что черные поборы будут поделены между городскими и степными властями таким образом, что все будут очень довольны, в том числе и главный начальник, крестьянский правитель Никифоров - Никапора. Кабану недолго пришлось уговаривать волка Кокшолака и хищную птицу Сойкана, они очень быстро все поняли. Узнав об этом, старшины и бии - Такежан, Жиренше, Бейсенби - заулыбались, быстренько перемигнулись. К их клике прилегали и старшины Утеп, Кусен, Тойшыбек, Бокембай, Абылхайыр.

Смрад взятки заставлял трепетать ноздри всех этих хищников. Они вели себя как звери-падальщики или же как птицы-стервятники, со всех сторон устремляющиеся к зловонному трупу. Казалось, сбежались и слетелись эти трупоеды со всех окрестных гор - Орды, Догалана, Шуная, Ортенды.

Итак, на второй день начался жестокий набег налоговиков. У большинства кочевников среднего достатка денежных средств было немного, а у бедняков денег вообще не водилось, лишь в окованных сундуках у богатых баев лежали припрятанные пачки кредиток. А налог с дыма, недоимки и черные поборы начислялись деньгами, и потому у несостоятельных должников забирали скот. Причем оценивали его заведомо по низкой стоимости.

Плетями и нагайками, под угрозой оружия, выгонялся скот из аулов. Из многих дворов его забирали подчистую, не оставляя ни единого барана, коровы или коня. Стон поднялся над аулами. Кричали женщины, плакали дети. Старые матери причитали, словно по покойнику.

Как будто страшные потоки сели обрушились на аулы кочевников, унося с собою все, чем они существовали на этой земле.

Чем дальше продвигался к Кызылкайнару страшный поток налогового набега, тем длиннее вытягивалось угоняемое разномастное стадо. А за этим черным потоком шли толпы плачущих людей, у которых отобрали все средства к существованию, убили саму надежду на жизнь. Они никак не могли отстать от своей отобранной и угоняемой скотины - своего единственного достояния. В гневе, горечи и отчаянии люди слали проклятья насильникам. Ни один бедняцкий аул Бокенши, Жигитек, Коти-бак не уберегся от них. По всему Чингизскому округу прошла эта черная беда, не миновав ни