Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

Одинокие бдения Абая проходили в глубоких, печальных, безутешных размышлениях. В прошлую ночь он не сомкнул глаз, до утра ворочался в постели, то и дело тяжко вздыхая.

В иные дни, не находя себе покоя, он по утрам, а иногда и по вечерам, один уходил из аула за прилежащие к нему холмы. Покидая постель раньше всех стариков, мучимых бессонницей, бесцельно бродил по степи, иногда возвращался уже в глубоких сумерках.

Все чаще настигало его душевное безвременье. Печаль его была безысходна. И только приезд Абиша нарушил этих скорбных дней череду. Сила радости в душе Абая на какое-то время взяла верх над его неизбывной печалью.

Но сейчас - вновь с головою его накрыла скорбная волна. В продолжение уже немалого времени она несет Абая в потоках горестных размышлений, и они излились во всех стихотворениях последних лет.

Его переживания были - о людском горе. Безысходная, тяжкая доля людей, пребывающих в невежестве, в нищете, в позоре бесконечных унижений... Такие мысли и состояние души вернулись к Абаю сразу после событий третьего дня, в ауле брата Такежана. Беспощадное противостояние и вражда между богатыми и бедными, обездоленными еще раз явились перед ним во всей непримиримости.

Безысходность, беспомощность бедного народа, впавшего в отчаяние от карашыгын и царских налогов, предстала и перед сыном Абая, Абишем, и лишила его сна и покоя в прошлую ночь. Днем он зашел к отцу и откровенно поделился своими мыслями, давно тревожившими его. По мнению Абиша, бунт и насилие тесно связаны между собою, - так же, как и угнетенные и насильники. К насильникам относятся все толстосумы, а так же и чиновники, осуществляющие царскую власть. В России их произвол испытывает на себе тьма крестьянского народу. И там ежедневно происходят крестьянские бунты, столкновения с властями. Петербургский рабочий Еремин, старый человек, рассказывал Абишу, что непримиримое противостояние между богатыми и бедными уже скрыть невозможно. Таким противостоянием теперь охвачен весь мир.

Абиш рассказал отцу о Еремине. Тот приходился старшим братом хозяйки квартиры в Петербурге, где Абиш прошлым летом снимал комнату во время каникул. Поэтому они имели возможность часто встречаться и беседовать со старым рабочим, который принимал участие в организованной тайной борьбе против царизма.

И Абдрахман наедине поведал отцу:

- Старик Еремин рассказывал, что за последние семь-восемь лет в России произошло более трехсот бунтов, в шестидесяти одной губернии. Крестьяне Киевской, Черниговской, Полтавской губерний отказались платить налоги и недоимки, вступили в схватку с властями. Так и вчера - наши табунщики и пастухи были готовы к тому же... Я думаю, ага, что если бы и у нас какой-нибудь достойный человек встал на защиту обездоленных и призвал их к борьбе, то многие перестали бы жаловаться и лить слезы, а сразу нашли в себе силы и смелость выйти на борьбу. Однако такого человека нет, и наш народ не прозрел и не готов дать отпор своим мучителям. Еще не пробудились мы для борьбы.

Абай слушал сына с великим вниманием. Ему досадно и мучительно жаль себя, что жизнь его проходит вдали от страны, где народ как раз пробуждается. Абай чувствовал в себе особенные силы, которые он мог бы отдать на борьбу, - именно потому он и страдал, что невозможно было отдать эти свои силы народу.

Единственным человеком, с которым Абай делился всем самым сокровенным в себе, являлся Ербол. Его он и призвал и раскрыл перед другом свою душу.

- Ербол, айналайын, меня мучают, раздирают тяжелые мысли. Они связаны со вчерашними событиями.

- Поэтому ты и осунулся весь, шырагым! Но переживают об этом и другие люди. И Абиш только и твердит об этом с утра до вечера. Но ты, Абай, чего переживаешь, - ведь тебе удалось вытащить из огня многих несчастных?

Ербол с жалостью смотрел на друга, на его посеревшее, осунувшееся лицо с впалыми глазами. Голос у Абая дрожал.

- Уа, это была всего горстка людей... Но разве можно помочь всему бедному народу, на всех джайлау? Я вчера столкнулся с самым отвратительным, жалким и печальным, что только можно увидеть в нашей жизни. Несчастных людей, бедных, беспомощных, терзают чудовищно, безжалостно. Плач стоит во всей казахской степи, Ербол.

- Оно так, конечно. Но что поделаешь.

- Но это же наш народ, Ербол. наши братья-казахи! Их беспомощность гнетет меня. А как я могу им помочь? Какой могу дать совет? - сказав это, Абай надолго замолк, невесело глядя перед собою мрачно сверкающими глазами; вдруг глаза эти округлились, и он вскричал: - А ведь с юных лет мы старались бороться со злом, говорили, что так завещали нам предки! А кого мы побороли? Какое добро прочно утвердили в нашей жизни? Где плоды наших трудов? Как найти правильный путь для своего народа, если и для себя самого я так и не определил его? «Мечты по-прежнему вдали, жизнь коротка!» Ербол, помнишь ли ты это мое стихотворение?

Друг помнил эти стихи.

- Там еще говорится о том, что человек - это бесконечное одиночество, - начал Ербол, и потом продолжил:

В скитаниях я одинок,

Нет друга, нет счастья ни в ком...

- Дни проходят за днями в этой жизни, и ничто не ново под луной. Беды, вражда, унижение, злоба изъедают сердца людей, как черви. А тут еще, словно стаи волков, налетают хищники, властители, вымогатели и грабят бедный народ, сея в нем страх и сумятицу. Не буду говорить о многих, чужих, - но одним из главных виновников вчерашнего разбоя явился не кто иной, как начальник нашей волости, мой младший брат Оспан. Выходит, за шиворот и в рукава насыпали мне зло, содеянное моим родным братом! Плюнули мне в самую душу мои же родственники! - Так сетовал Абай, обращаясь к своему другу Ерболу, и лицо у поэта было сумрачным, руки дрожали.

И в эту минуту в дом вошел Оспан, которого позвал старший брат. Абай не ответил на его салем. Удивленный Оспан не успел еще присесть на тор рядом с Ерболом, как Абай резко бросил брату в лицо:

- Эй, Оспан! Ты волостной голова, и я спрашиваю у тебя, где ты был вчера, когда враги грабили твоих людей?

- Астапыралла! О каких врагах ты говоришь, брат?

- Эти чиновные барымтачи вволю поиздевались над бедняками, ограбили голодных старух, -