Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Жа! Обложил ты меня со всех сторон, парень, деваться некуда. - И, улыбаясь, поглядывая на своего старшего сына Асылбека, все еще окончательно не решаясь пускаться на откровенность, бай продолжал: - Е, ребятки мои, не знаю, как вам, но мне молодой гость нравится. - Суюндик, видимо, и на самом деле склонялся к тому, чтобы рассказывать.

Чаепитие закончилось, однако Тогжан еще не распорядилась убирать чашки, она с неясной улыбкой на лице слушала разговор мужчин. Улыбка эта предназначалась, видимо, Абаю, на которого она смотрела уже как на близкого, родного человека.

Абай подвел разговор к тому, к чему и хотелось ему подвести:

- Суюндик-ага, вы сами расскажите, почему отношения между вами и моим отцом испортились. Ваше объяснение для меня важнее...

- Ну что ж, расскажу, если ты просишь. Это и правильно, отныне сам будешь знать. Так слушай же. Твой отец близко сошелся с Жамантаем из рода Мамай. Настолько близко, что стал его названым зятем. За это, как и положено, названый зять получил от названых сватов подарок в двести голов овец.

- Названый зять? Как это?

- А очень просто. Это не настоящий зять, а что-то вроде побратима - тамыра.

- Тогда почему тамыром его и не называть?

- Тамырами могут стать сверстники, но если человек, годами моложе, захочет стать побратимом старшего по возрасту, то, по обычаям нашим, он может быть только окил куйеу - названым зятем.

- Понятно. Ну и что было дальше?

- Однажды, не так уж и давно, возникла земельная распря между Кожекбаем, сыном Жамантая, названого свата твоего отца, и неким его бедным родственником Кулжабаем. Тяжбу их мырза Кунанбай поручил разрешить мне. «Назначаю тебя судьей», - сказал он и поехал на суд вместе со мною. Я выслушал обе стороны, разобрался во всем и прямо на меже совершил справедливый раздел земли, указал каждому его долю. Все было закончено, поехали домой, я был доволен, что удалось найти самое правильное решение. Но вдруг замечаю, что Кожекбай, сын Жамантая, как раз-то и не очень доволен. Поехали назад - так замечаю по его лицу, что не по душе ему мое решение. Весь так и надулся, того и гляди - лопнет! Приотстал вместе с мырзой - и давай ему что-то бормотать в ухо, наклонившись с коня. Видимо, достаточно набормотал, убедил мырзу - твой отец сзади вдруг как рявкнет на меня: «Эй ты, прокаженный! Почему так несправедливо судил?» Как можно было так говорить мне? Я разве не бий, призванный судить справедливо? Тогда и ответил я ему: «Мырза, я судил не по баранам, которых ты заполучил, а я судил по божьей правде».

Рассказав это, бай Суюндик умолк и надолго задумался.

- Ну, и что было дальше? - спросил Абай, ожидавший продолжения рассказа.

- Дальше? А зачем тебе это знать? Ничего хорошего дальше не было. Была грызня, был шум большой, было что-то нехорошее. Тебе не надо этого знать, голубчик. - Досадливо махнув рукой, Суюндик прекратил свой рассказ.

Абай, покраснев от какого-то горячего внезапного стыда, молча остался сидеть, чуть потупившись. Взор его был обращен на свет масляной лампы, в черных зрачках его пламенели красноватые огоньки, казавшиеся не маленькими, но отдаленными огнями ночных костров. Тогжан теперь могла смотреть на ушедшего в себя Абая, без опасения выглядеть чрезмерно любопытной и назойливой.

В доме Суюндика нашелся один человек, который остался доволен, что бойкого Абая срезали и ввели в смущение - этим человеком был младший сын бая, джигит Адильбек. Он совсем не походил на своего рассудительного, спокойного брата Асыл-бека. Дерзкий, резкий, грубоватый и своевольный, Адильбек невзлюбил слишком умничавшего, по его мнению, Абая. Теперь, видя его подавленным и растерянным, злорадно ликовал про себя: «Ты этого хотел? Так будь доволен, получи!»

Но смущение Абая вскоре прошло. Живость и доброжелательность быстро вернулись к нему, и он стал расспрашивать хозяина о другом событии. Оно касалось еще одного - стихотворного - высказывания Суюндика, которое стало широко известным в степи. Стихи эти были произнесены в то время, когда справлялся ас - годовая тризна по Оскенбаю, отцу Кунанбая. Бай Суюндик согласился рассказать и об этом случае.

- Мырза, твой отец, дал оповещение на весь Кокшетауский край, пригласил на годовой ас несметное число гостей. Подобной тризны никогда до этого не было в Тобыкты - и не будет больше. Тебе приходилось, наверное, слышать об этом?

- Да, я слышал. И вы тоже ездили туда?

- Нет, как раз в то время я и был в разладе с твоим отцом. Не поехал я. Хотя ездили все: и весь род Айдос, и Жигитек. Никого не оставалось дома в родах Мамай и Жуантаяк. Поднялись и двинули коней на Кокшетау все наши роды и племена, устроили там небывалый поминальный той, конные состязания. И вот там, на поминках, поссорились Божей с Майбасаром. Майба-сар - старшина всего Тобыкты. Попросили обратиться к нему Божея, от имени рода Найман, где были его нагаши. Найманы жаловались, что скотокрады-барымтачи из рода Жуантаяк угнали у них большое поголовье лошадей и забили на мясо. Гонец из края Найман прибыл прямо на тот ас и просил у родственника Божея защиты и помощи. Божей тут же обратился к Майбасару: «Образумь жуантаяков. Верни найманам скот». На что Май-басар лишь пренебрежительно фыркнул: «Что ты там бормочешь?» Этим он смертельно задел Божея. «Если ты настолько пренебрегаешь мною, так почему я - в угоду тебе - должен находиться здесь?» - возмутился он. Кош! Кош! Божей тут же уехал с поминок. За ним покинули ас люди из родов Жигитек, Байшора, Жуантаяк. И вот по этому случаю я, находясь у себя дома, отозвался стишком.

- И что вы сочинили тогда? Хотелось бы послушать.

- Если есть желание, слушай.

Каждой твари по паре, един только Бог.

Мать и отец - святыни для нас, словно Мекка.

Но если в ас сразу сорок злодейств перешли твой порог, Оскенбай, - нет несчастней тебя человека20.

- Так высказался я. И люди, слышавшие меня, запомнили эти стихи.

Абай внимательно выслушал и рассказ, и стихи Суюндика; и ему стало ясно, что должен воспоследовать еще один вопрос. И он задал его:

- Вы сказали, что «сорок злодейств перешли твой порог, Оскенбай»... Это что - дела, совершенные моим дедом Оскен-баем или кем-то другим?

- Абайжан, голубчик, ты вынуждаешь меня говорить то,