Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

чего не должно мне говорить. В стихах речь идет не о злодействах Оскенбая, конечно. Подразумевается, опять-таки, твой отец. Ойбай, зачем я все это говорю! Ведь назавтра ты, принудивший Суекена все рассказать, можешь опять поссорить меня со своим отцом. - Сказав это, Суюндик устало улыбнулся.

- Что вы, Суюндик-ага! Я спрашиваю не для того, чтобы потом ходить и наушничать. Я хочу узнать правду, какая бы она ни была.

- Верю тебе, сынок. Ну, так слушай. «Сорок злодейств» - это о расправе над сорока очагами рода Уак у подножия горы Кокен. В том году произошли внутренние распри в роду, как это обычно бывает у нас, и некто Конай-батыр взыгрался, разинул пасть на бедных уаков аула Кокен, а мырза Кунанбай принял сторону сильного Коная. Но уаки стойко противились, приговору мырзы не подчинились, и тогда он натравил батыра Коная совершить набег на аул Кокен. Нападение было внезапным, и жители аула сорока очагов, не успевшие подготовиться к защите, спаслись бегством и попрятались в густые заросли камыша, стеной стоявшего вокруг озера.

Тут бай Суюндик умолк. Сидел, опустив глаза, потом закончил рассказ:

- Кунекен советует Конаю поджечь камыш. Когда люди, в страхе перед огненной гибелью, выбегают из камыша, их преследуют и безжалостно избивают... Так мырза Кунанбай помог Конай-батыру победить сорок очагов аула Кокен. Я имел в виду это событие, когда сочинял стихи.

Абай больше ни о чем не расспрашивал хозяина. Вскоре сварилось мясо, и люди приступили к еде. В этом доме Абая не воспринимали как чужого, которого надо с почетом угощать отдельно - его и Карабаса усадили в дружный семейный круг, вместе с детьми Суюндика и его байбише. Тогжан, сидевшая между матерью и отцом, оказалась теперь еще ближе к Абаю, который был по правую руку от хозяина. Теперь Абай мог видеть ее чуть сбоку.

Ровная линия прямого тонкого носа обвораживала его, не замечал он ни у кого из девушек такой чистоты и прелести лица. Округлый розовый светящийся подбородок выглядел как бочок яблока, освещенного луной. Оттененная черной косою, белела стройная, нежная шея.

До этого оживленная, веселая, порхающая, теперь Тогжан вдруг вся переменилась и, поникнув в изящном полуобороте к Абаю, предстала перед ним взволнованной и робкой, застенчивой и скромной. Что это с ней? Все в девушке преобразилось, задышало по-другому, стало таинственным и необъяснимым. Почему она, такая красивая, любимая всеми, всеми ласкаемая - вдруг поникла и побледнела, а то и вскинула голову, сильно покраснела?

Дом Суюндика славился своим гостеприимством и обильным, богатым столом. Здесь всегда угощали самым вкусным и изысканным. И сегодня мясо было приготовлено отменное. Острый ножичек расторопного Карабаса так и летал над большим блюдом, легко, словно в мягкое масло, входя в казы и распластывая на кусочки колбаску жирного жая. Деловитый ножичек мясодара Каратая крушил, кромсал, нарезая на тонкие лепестки глыбы вареного свежего мяса, вяленого мяса, кольцо толстой конской колбасы из чистейшего брюшного сала, называемой уилдирикти. Уничтожению подлежал сочный кус - субе жирного барана, на убой откормленного зимою в хлеву, зарезанного совсем недавно. Для особенного, обогащенного мясного вкуса тушу баранью опалили на огне и основательно прокоптили.

Еда была приготовлена на славу, гости и хозяева с усердием приступили к великолепной трапезе. И только двое, Абай и Тогжан, отчего-то не усердствовали, юный гость посматривал на богатый дастархан довольно равнодушно, а беленькая, унизанная браслетами нежная ручка байской дочери протягивалась к блюду с мясом весьма редко.

Суюндик и Асылбек с двух сторон усердно потчевали Абая.

- Кушай, голубчик мой!

- Абай, что-то ты мало берешь! Ешь больше!

Но им так и не удалось растормошить на еду юного гостя. После обильных мясных блюд подали прохладный золотистый кумыс, который пили долго, не спеша, с огромным удовольствием, за приятной беседой.

Абай вскоре перестал участвовать в общем разговоре и сидел вялый, с отрешенным видом. Хозяева решили, что молодой гость утомился, и его потянуло ко сну. Было отдано распоряжение устраивать постели, и мужчины покинули юрту.

Этот вечер был для Абая необыкновенным, таких радостных чувств, такого сердечного волнения он еще никогда не испытывал.

Слово «возлюбленная», которое часто повторялось в сказках и рассказах-хикая и которое являлось для него всего лишь красивым определением, вдруг сегодня обрело живую, нежную телесность, предстало стройной фигуркой в белом платье, зазвучало серебристым звоном шолпы, заливистым девичьим смехом. Возлюбленная, представ перед ним в живом обличье, заявила в полный голос, на весь мир: «Вот я! И та, в сказках, была я! И теперь перед тобой - тоже я! Я вся перед тобой!»

Он вышел под огромное ночное небо, покинув душную полутемную юрту, запрокинул голову, лицом к звездам, и вместе с ними задышал чудесным, прохладным легким воздухом.

Месяц, достигший половинной своей зрелости, медленно плыл с востока на запад. Он поднимался ввысь - и уплывал вдаль, словно звал плыть вместе с собою - обещая избавить сердце человеческое от всех обид и тревог, утешить его, очистить от всякой земной грязи и в безоблачных просторах открыть ему небесное блаженство.

От становища Туйеоркеш зубчатые вершины Чингиза видны лишь наполовину. Погрузившись в густую синюю мглу наступившей ночи, ближние холмы предгорья высятся черными громадами. Со стороны уснувших гор веет таинственный ночной ветерок.

Недалеко от юрты в просторном загоне лежала и беззвучно отдыхала овечья отара, казавшаяся неживой массой в своей неестественной, мертвенной неподвижности. Адильбек, Асылбек и другие разошлись по своим юртам спать. Тундуки на овершиях юрт были задернуты у всех пяти-шести юрт маленького аула. Под яркой половинной луною белая юрта казалась намного белее, чем при дневном свете.

Суюндик и Карабас ходили возле привязанных коней. В этой свежей весенней ночи Абаю представляется совсем близким наступление утра. Словно не достало времени для глухой долгой ночи. И эта ночь, проникнутая дыханьем и свежестью утра, казалась Абаю предназначенною только для него одного, для его радости...

«Неужели это любовь? Она ли это?» Если и на самом деле любовь, то эта ночь, сразу переходящая в утро, - чудесная лунная ночь и есть колыбель любви. «Я слышу песнь этой любви».

О, удивительная ночь, лунно-молочная, волшебная - утренняя ночь, хотя до зари еще далеко! Заря возгорелась в сердце, где было много ранней горечи, и надежды, и боли, и радости.

Вспыхнувшая заря осветила в этом сердце много таившихся там, неведомых доселе, горячих, загадочных, необыкновенных чувств. Они воздушны, полётны, устремлены куда-то вдаль. Они неуловимы, словно взмахи стремительных крыльев, они меняются на лету, и душа томится, не