Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

— Пока только из Белграда передали, что есть.

— Ну так читайте! Что там?

Начальник протянул учителю бумажку, и тот прочитал:

— Из Белграда сообщили: «Письмо начальника появилось в газете сегодня утром. Что там у вас случилось? Все крестятся и диву даются».

— Так, сынки, пускай дивятся — есть чему! — сказал начальник и посмотрел на нас с таким торжеством, будто орден получил.

— А почему из Белграда пишут «письмо», а не «опровержение»? — спросил кто-то из толпы.

— Какая разница? — ответил начальник, но, помолчав, добавил: — А, знаю, вместе с опровержением я послал еще официальное письмо, видно, и его напечатали.

— Ну и ладно, чем больше, тем лучше! А если ты и в письме его так разукрасил… — проговорил Митар.

— Хе-хе-хе… конечно… в официальном порядке! — ответил начальник, делая ударение на последних словах, словно ими объяснялось все содержание письма.

И в тот день, и на другой, в понедельник, мы чуть не лопнули от нетерпения. Как дожить до вечера, когда придет почта?

После обеда собрались у Тапура, и начальник с нами, и решили, что до прихода почты с места не двинемся. Сидим, выпиваем, разговариваем и вдруг видим: подкатывает к корчме повозка и выходит из нее Йова, белградский торговый агент.

Подошел он к нам, поздоровался со всеми — почти у каждого из нас были с ним свои расчеты. Потом поздоровался с начальником и говорит:

— Что с вами, господин начальник, скажите ради бога! Кто это так вас осрамил?..

— А что? Ты уже читал? — спросил Митар.

— Прочитал, брат, и не могу надивиться. Такого еще на свете не бывало!

— Как это не бывало, голубчик? А чем же полны газеты, как не руганью? Но потерпи немного! Вечерняя почта придет, увидишь тогда мое опровержение.

— Так о том, брат, я и толкую, — сказал Йова, вынул из кармана газету, развернул ее и подал начальнику со словами: — Вчера на станции купил, стал в дороге читать и прямо испугался. Неужели это вы послали?

Начальник посмотрел на заголовок, на первые две строчки, на свою подпись, и лицо его просветлело.

— Да, да, это самое! — воскликнул он.

Мы чуть с ума не сошли от восторга.

— Газеты пришли!

— Вот оно, опровержение, — раздалось несколько голосов.

Люди плотно сгрудились возле стола. Мгновение, и мы уставились глазами на начальника, следя за тем, как он поправляет очки и перевертывает газету на ту сторону, где отчетливо видна его подпись, отпечатанная крупными буквами. Когда он нагнулся над газетой, лицо его было ясное, веселое, но вдруг точно некий незримый дух омрачил его, он побелел как мертвец. Полный, гладко выбритый подбородок затрясся, губы стали иссиня-черными, газета выпала из задрожавших рук.

— Что такое? — воскликнул он, обводя нас испуганным взглядом.

Мы стояли неподвижно, как холодная каменная глыба, воплощающая предел человеческого испуга, страха, ужаса…

Насилу пришли в себя. Учитель поднял газету и, пробежав глазами несколько строк, отшвырнул ее с тем же возгласом:

— Что такое?!

— Да читай же, коли в бога веруешь! — закричали мы, готовые вскочить на стол и устроить побоище из-за газеты.

Начальник все еще со страхом переводил глаза с одного на другого, а учитель разложил газету на столе так, чтобы мы могли видеть то, что он будет читать, и начал своим тонким и чистым голосом:

— «Господин редактор! Посылаю вам прилагаемое официальное опровержение письма из N, напечатанного в вашей газете номер сто двадцать один. Благоволите таковое напечатать в вашей газете согласно соответствующему параграфу существующего закона».

Ниже следовали подпись начальника, дата и официальный номер, а дальше шел крупный заголовок: «Что мне надо сделать?» под которым стояло:

«Сообщить господину министру, что В. (имя прежнего начальника) сеет в народе смуту и возмущение, занимается бумагомарательством, заступничеством и так далее.

Сказать огороднику Петко, чтобы приготовил мне огурцов и стручкового перцу для маринада.

Велеть Станойке из Б. принести кадочку каймака для… и так далее.

Потолковать со старостами об избирательных списках.

Договориться с председателем общины насчет Сарука и так далее.

Найти человека вылечить десны у жеребца.

Выдать этому бунтовщику в А. что следует и так далее».

И учитель прочитал длинный перечень подобных записей. Но все это ничего не значило по сравнению с тем, что было напечатано дальше. Расписали нашего начальника страшнее самого черта! Чего только не написали! А уж когда объяснили, как оказалась эта бумага в письме начальника, мы чуть не лопнули от смеха.

Господин Бурмаз о чем-то думал, но, когда упомянули о бумаге, он вздрогнул, будто его осенила догадка, сунул руку в карман, вытащил целый ворох бумажек, внимательно и торопливо просмотрел их, но, не найдя того, что искал, вскочил с места и быстро зашагал к уездной канцелярии. За ним сейчас же отправился поп. Вскоре поп вернулся и рассказал, что господин начальник перепутал бумаги; вместо написанного и приготовленного опровержения отправил бумажку, на которой делал отметки для памяти, а опровержение нашел у себя в столе.

Через месяц место прежнего министра занял новый, и господин Бурмаз опять ушел на пенсию. Прощаясь, он обнимал нас со слезами, будто предчувствовал, что мы больше не увидимся. Так оно и вышло.

Перевод Е. Покрамович.

Первая дама уезда{48}

Среди прочих жителей в городке А. жил и некий дядюшка Глиша. Определенных занятий он не имел: был то жандармом, то торговым агентом, то садовником, мог и общинного писаря заменить. Но чаще и охотнее всего он ходил по селам, взимая деньги за проданные в кредит товары. Торговцев, доверивших ему это дело, всегда хватало, и поэтому дядюшка Глиша неплохо зарабатывал. К счастью, он не был обременен многочисленным семейством. Единственным плодом его двадцатипятилетнего супружества с тетушкой Юлой была дочь, восемнадцатилетняя Кая, затмившая красотой своей всех а-ских девиц, которые немало ей завидовали, чем она безмерно гордилась. Дядюшка Глиша и Юла на свою судьбу не жаловались, да и с чего бы им жаловаться, ведь нужды они никогда не знали. Дядюшка Глиша обладал поистине редкой изворотливостью, и жили они лучше иных а-ских лавочников. Кая одевалась не хуже дочерей самых богатых торговцев, а когда шла по базарной площади, приказчики так изгибались в поклонах, что, казалось, вот-вот сломаются пополам. Она же на них никакого внимания. Но всего уморительней было, когда она проходила мимо дома уездного начальника: нос кверху, то плечом поведет, то боками, то важно вскинет бровь, то грудь выпятит, а уж если супруга уездного начальника у