Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

Рассказав это, Байдалы помолчал, давая Абаю возможность чуть подумать, затем продолжил:

- Вижу, ты парень сообразительный, многое понимаешь. Твой отец, наверное, не слышал о нашем разговоре у Каумена. Вот и расскажи ему. Сколько раз и где приходилось роду Кокше испытывать на себе жестокость Кунанбая, того я не знаю. Но я знаю, что моему роду Жигитек приходится испытывать это на себе каждый божий день. И ни разу мы не слышали от него слов: «Я прощаю вам...»

Так говорил Байдалы.

На обратном пути Абаю нигде не хотелось задерживаться, ни с кем разговаривать. Услышанное об отце тяжело легло ему на сердце. Отъехав от аула Байдалы на некоторое расстояние, Абай вдруг предложил Карабасу:

- Давай поскачем на перегонки! - и, не дожидаясь ответа, пришпорил коня.

Уравновешенному Карабасу подобные внезапные вспышки Абая были не по душе. Но для того, чтобы успеть засветло добраться до Карашокы, подобная скачка была бы кстати. К тому же лошадь под ним была добрая - вороная нежерёбая кобыла в белых чулках, скаковая лошадь для охоты, нагонявшая волков. Карабасу тоже хотелось испытать ее, он считал, что она ни в чем не уступит любимому коню Абая, Аймандаю. И ко всему этому - Карабас был истинный казах, кровный конник.

- Тогда вперед! - воскликнул он. - Скачи шибче! Обгоню!

Два спутника на безлюдных просторах степи, они скакали долго и упорно. То один обгонял другого, то отставший вновь вырывался вперед. Иногда Карабас, догнав Абая, начинал жалеть коней и предлагал:

- Прекратим это! Хватит!

Абай тут же уходил вперед и, проскакивая дальше, кричал:

- Нет, не хватит! Догоняй!

И Карабас понял, что мальчик очень расстроился в поездке, не в себе, пожалуй, а теперь вошел в азарт, и его ничем не остановить.

Перед самым закатом солнца они на взмыленных конях влетели в аульный стан Карашокы.

За околицей аула возвышалась небольшая каменистая горка. Кунанбай с Майбасаром ушли туда и уединились на ее вершине. Спешившись, Абай бросил повод в руки Карабаса, а сам поспешно направился к отцу. Кунанбай, хотя и находился не так уж близко, но сумел разглядеть издали, что гонцы прибыли на запаленных лошадях. Вороная кобыла ходила на привязи, мотая головой, словно бодаясь, - все никак не могла успокоиться. Зоркому глазу Кунанабая, безошибочно разбиравшему всякое поведение лошадей, достаточно было заметить это, чтобы сразу понять, в какой бешеной скачке проходило возвращение гонцов. Значит, что-то произошло особенное, важное? Или это просто молодая дурь, неразумная скачка...

Итак, Кунанбай этому не придал особого значения. У него не было привычки шпынять своих детей по мелочам: «коня загонишь. дому убытки причинишь.» Он никогда не ругался, даже если случалось, что кто-нибудь из его сыновей по опрометчивости ломал ногу лошади или, увлекшись скачкой, загонял насмерть коня. Кунанбай в этом отношении никогда не проявлял скупости, не придирался по мелочам. Особенно к Абаю. И сейчас он понимал так, что их быстрая езда, загнавшая лошадей, явилась следствием обычной неразумной скачки.

Но его несколько удивило, даже насторожило, что Абай по возвращении даже не зашел домой, а направился сразу к нему. Видимо, это неспроста. Когда сын подходил к нему, Кунанбай внимательно всмотрелся в его лицо. Глаза сына сверкали, казалось, в них искрится недобрый огонь; мальчишеские щеки разрумянились; он и сам дышал запаленно, раздувая ноздри. В знакомом юном облике сына читалось не свойственное ему, едва сдерживаемое внутреннее напряжение. Не узнать было обычно спокойного и рассудительного Абая. И когда сын, взбежав на горку, подошел к нему, Кунанбай спросил с необычным для него озабоченным видом:

- Что случилось, сынок? Отчего такой взбудораженный? Сядь, рассказывай.

Абай, усаживаясь на землю - ниже отца, удивился тому, что тот сразу и точно угадал его душевное состояние. Усевшись, сын не заставил себя долго ждать. Полно, стараясь не пропустить самые важные слова, повел он рассказ о сегодняшней встрече с Байдалы.

Говорил прямо, то, что слышал, глядя в лицо своему отцу. Вначале Кунанбай слушал его походя, с прохладцей. И лишь тогда впервые нахмурил брови, когда дошло до слов Байдалы: «Ты хочешь доконать Жигитек». И тут он настороженно посмотрел на сына. Он как бы мысленно прощупывал его: «А ты сам на чьей стороне?»

Абай не испугался взгляда отца. Не отвел своих глаз. Говоря об обиде Байдалы предельно точно, в выигрышном свете для него, юноша явно закладывал в этот рассказ свои вопросы, а в них уже содержались ответы. И дело неотвратимо подходило к тому, что отец и сын наконец, впервые честно, откровенно должны были высказаться друг перед другом.

Но Кунанбай тотчас же отогнал подобные мысли и заострил внимание на тяжести обвиняющих слов Байдалы. Разумеется, Кунанбай услышал все, что надо было услышать, и понял все, что необходимо было понять. Но он в ответ на все эти обвинения и бровью не повел. Только одышливо запыхтел, выпятив нижнюю губу. Мысли свои - все! - удержал при себе. Ничего не сказал в ответ. Идя к отцу с посланием Байдалы, юный Абай надеялся, что отец будет откровенен, раскроется наконец и объяснит многое, что мучительно гнетет сердце сына. Этого до сих пор не произошло.

Кунанбай глубоко проник в мысли сына, хорошо понимал его состояние. Понимал, что необходимо что-то сказать ему. Дать ответ. И не для Каратая и Байдалы. Ответить надо засомневавшемуся в нем сыну, и своим ближним, и всем родичам. Это необходимо и для того, чтобы подготовить ответный удар и достойное наказание противнику.

- Каратай человек ушлый, тертый. Знает, где надо пуститься вскачь, а где ехать шагом. Бог с ним, пусть он во всем будет прав. Но я знаю одно: если в человеке есть какая-то благородная черта, ее же могут выставить и как слабость. В жизни своей я придерживаюсь своих взглядов, сынок, и стараюсь не отходить от них. И я понимаю жизнь так, что истинная добродетель в человеке - это его упорство и воля в делах. Но в любом деле, мой сын, не бывает без изъянов. - Сказав это, Кунанбай умолк с сумрачным видом. И это уже был не тот человек, который всего минуту назад весь кипел обидой и гневом.

Что же, Абай хотел услышать ответ отца, и Абай его услышал. И это был ответ очень непростой. Он заставил сына глубоко задуматься.

Через некоторое время Кунанбай, необычно для него печальный и как будто присмиревший,