Коммунисты - Луи Арагон

— Простите, господин Торез кулака не поднимает… он уже дал разъяснения на этот счет… он похитрее других…

— Ну, хорошо, — а теперь Даладье открыл огонь по сторонникам Москвы…

— А все-таки, кто горой стоит за это наше Священное единение? «Попюлер»!

— Разумеется… но как Даладье его понимает? Как широкую правительственную коалицию: каждой твари по паре. Мне говорил… впрочем, неважно, кто говорил… что председатель совета министров склонен к такой комбинации: Священное единение во всей стране… а во главе узкий кабинет…

Мюллер расхохотался: — Даладье склонен… а англичане-то чего хотят, а? Ведь они могут повлиять на склонность премьера…

— Тише, нас слушают…

Официант, подававший аперитивы на соседний столик, обернулся, и Бенедетти увидел настороженное выражение его лица. Они переменили тему: — Вы уже получили назначение, Мюллер?

— Да… Кто такой полковник Авуан, командир моего полка… кажется, ваш человек?

— Наш? Вы хотите сказать — с улицы Сен-Доминик? Он несколько месяцев назад вышел в отставку… а теперь вернулся в армию…

Высокий мужчина с моноклем, выпятив грудь, шагал по террасе в поисках свободного столика. За ним семенил сморщенный карлик в желтом парике. Вид верзилы с моноклем вызвал у Мюллера реакцию, удивившую Бенедетти. Майор приподнялся и поклонился с подобострастием, которое совсем не вязалось с его наружностью и повадками. Верзила покровительственно помахал ему рукой и проследовал к дальнему столику.

— Кто это? — спросил Бенедетти.

— Вы его не знаете?.. Это Даркье де Пельпуа… Вот у кого верный нюх! Он еще себя покажет.

Де Пельпуа явно привлек внимание окружающих. За столиками стали шушукаться, показывая его друг другу. Двое молодых людей прошли через кафе и наклонились над его столиком; правда, обращались они как будто главным образом к карлику.

— Смотрите-ка, кто с вашим приятелем… Лолотт Марен… честное слово…

Мюллеру ничего не говорило имя, произнесенное Бенедетти, или он его плохо расслышал. Что же Бреа? Заявится он когда-нибудь или нет? А, вот и он. Давно пора!

Было около половины восьмого. Улицу пересекала пара: Мари-Адель де Бреа и ее супруг. Оба майора встали им навстречу. Капитан Бреа был еще в штатском. Видный мужчина.

— Итак, значит, воюем! Они своего добились… — обратился Бреа к Мюллеру. Капитан был подчинен Мюллеру, но чувствовалось, что их связывают какие-то другие отношения, кроме военной субординации. Бенедетти подумал: да, правда, ведь они земляки — оба из департамента Од…

— Вы на меня не сердитесь, майор? — спросила, улыбаясь, Мари-Адель. — У вас тут деловая встреча… разумеется, по делам службы… а я явилась незваной.

Она не дослушала заверений Бенедетти. Ведь Бреа завтра уезжает… хочется побыть вместе последние минуты… ну да, я знаю, его часть запасная и стоит в Каркассоне! А все-таки разлука…

Эта крупная женщина в чересчур открытом для Парижа платье жеманилась, как юная девушка… Майор Мюллер, склонившись к ней почтительно и в то же время предприимчиво, молчал, как будто завороженный белизной ее кожи. — А потом, — добавила она с явным кокетством, — ведь я знала, что здесь будет и майор Мюллер…

Он что-то пробормотал, а Бенедетти шутливо погрозил ему пальцем: — Ах, Мюллер, Мюллер! Так-то вы храните тайну собраний. — И все четверо расхохотались над этим тайным собранием на террасе кафе, на виду у всего бульвара Сен-Жермен!

— Мюллер… простите… майор Мюллер, — с подчеркнутой официальностью поправился капитан де Бреа, — майор Мюллер наш старый приятель… Я с детства ему стольким обязан. Он был моим учителем фехтования… и каким учителем!

— Подумайте только, — заметил Бенедетти, — а я и не знал, что вы бретер[124]…

Мюллер ответил жестом: ну, это, мол, ерунда…

— А потом, когда мы жили в Индокитае, жена ужасно скучала, — продолжал Бреа. — Общество майора было для нас почти единственным развлечением…

— Вот именно «почти», друг мой, — подхватила Мари-Адель, — ведь вы лично как будто не пренебрегали обществом тонкинок, тонкинеток…

— Я не знал даже, что вы были в Тонкине[125], — торопливо перебил Бенедетти. — В каких же войсках вы там служили?

— Мы жили там как частные лица… Видите ли, в первое время после женитьбы я служил в полку спаги[126] в Мостаганеме[127] — ведь я окончил сомюрское кавалерийское училище, — а потом вдруг пришла такая фантазия… Ну, понимаете, я был человек женатый… Мари-Адель в Алжире не нравилось, у ее родных предприятия в Индокитае… Вот я и взял долгосрочный отпуск.

— Да, верно, — вдруг припомнил Бенедетти, — ведь госпожа де Бреа в родстве с Пейролями!

Мюллер кашлянул и поспешил перевести разговор на политику. Пейроли — это не только Тонкинский банк, это пресловутый Нестор Пейроль, который трижды объявлял себя несостоятельным и все-таки пользовался доверием мелких держателей акций. Что же будет дальше, спрашивал Мюллер, ведь Бреа всегда так хорошо осведомлен.

Накануне Бреа встретил банкира Дени д’Эгрфейль, который спешно вернулся из Биаррица… ну, да, да, его жена урожденная Зелигман…

— Забавно, что его сын у Дорио, я узнал об этом на улице Пирамид… Нет, самого шефа я не видел… его не было в комитете… Дени со мной очень откровенен… несмотря на жену. Ему известны мои взгляды… Знаете, ведь он раньше давал деньги «Боевым крестам»… Так вот, теперь вся их надежда на Даладье… Это их уговорил депутат Доминик Мало, радикал.

— Многие так и переметнулись, — вздохнул майор Бенедетти.

— Так вот, д’Эгрфейля тревожат испанские, итальянские и даже зарейнские симпатии различных наших национальных групп, симпатии, которые появились потому, что у наших соседей власть в крепких руках… Но люди успокаивают себя: раз, мол, заговорили пушки — все станет на место; Даладье, мол, популярен, все грехи отпустятся, все помирятся и дружно выступят против коммунизма…

На загорелом лице Мюллера промелькнула гримаса: вот как, радикалы собираются возглавить движение… впрочем, это чувствовалось уже в прошлом году, с Марсельского конгресса[128]. Он втянул шею в квадратные плечи. Мари-Адель улыбнулась расслабленной томной улыбкой, она потребовала шампанского, колониальная привычка, знаете… Как, до обеда? Нет, фешенебельные кафе не для этой женщины. Она все делает не так, как принято.

— Я знаю точку зрения кабинета, — сказал Бенедетти. — Раз сам премьер ведет борьбу с большевизмом во Франции, значит де ла Рок, Дорио или Моррас уже ни к чему. Что требовалось, чтобы упрочить положение правительства? Найти общего