Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

2

Сегодня осеннее небо столь же пасмурно, как и вчера, - в сплошных переменчивых пестрых облаках. Серая юрта, поставленная Абаем и Айгерим, это осеннее жилье, сильно урезанное в размерах для сохранения тепла. В маленькой юрте размещаются хозяин и хозяйка, вместе с ними верная служанка и наперсница Айгерим - Злиха. Растопив очаг посреди юрты, она варила в казане свежину молодого стригунка, забитого утром.

Убранство юрты было под стать наступившим осенним холодам. На пол, на вышитые кошмы-сырмак, разостланы толстые стеганые корпе, сверху брошены пышные подушки под локоть. Вкруговую по стене, для ее утепления, вывешены вплотную друг к другу теплые, добротные, яркие ковры. На месте тора поверх узорчатого сырмака распластаны шкура архара и подстилки из кудрявой мерлушки.

В тесной, но уютной юрте нижняя часть стены выгорожена войлоками, коврами, пол застелен достаточно плотно и высоко, - так что холодная сырость осени не касалась людей, укрывшихся в надежном кочевом жилище. Ярко пылавший желтоватый огонь кизяка в очаге прогревал юрту по всему ее пространству, снизу и доверху, заставляя забыть о сырой, неуютной погоде.

После утренней трапезы, набросив на плечи легкую накидку-купи, подбитую верблюжьей шерстью, надев на голову шапочку-борик из меха козленка, Абай приступал к чтению книг, привезенных из города. Обычно на столе перед ним лежали книги Пушкина, Лермонтова, переводы на русский Байрона, Гете. Абай в эту пору своей жизни читал книги уже постоянно в очках.

По прибытии Магаша и Дармена из поездки к жигитекам состоялся обстоятельный разговор. Поначалу, выслушав джигитов, Абай даже несколько растерялся. Он не понимал, как ему надлежит теперь действовать.

Невеселые думы одолевали его. Для разума это непостижимо, но всякое насилие, похоже, не руководствуется разумом. Оно служит злу и существует извечно, как сама жизнь. Насилие проявляется сегодня в том же виде, что и пятьдесят, сто лет назад... Сумрак зла, никакого просвета... Вспомнились Абаю могилы Енлик и Кебека, их печальные судьбы. Размышляя об этом, Абай представил тех, от которых исходили жестокость, беспощадность, смерть - суть волчий закон. Меняются имена исполнителей этого закона, стихия зла остается та же. В одном случае это был Кенгирбай, в другом - Кунан-бай, сегодняшним днем исповедует волчий закон Азимбай. Когда-нибудь преодолеется ли в душах людей этот звериный сумрак зла?

Размышляя над этим, Абай пришел к соблазняющей, горькой мысли - покинуть их. Уйти в поисках другой страны, другой жизненной среды, нежели эта степная косность. Уйти? - и тут Абай усмехнулся над самим собой. Куда уйти? Он подумал, разумеется, о русской среде, о русском обществе, представление о котором получил через книги... Уйти... Но это следовало сделать, наверное, в более молодые годы, когда отваги и решимости было намного больше. Однако в годы молодости и мысли не приходило, что где-нибудь найдется страна, в которой тебе будет лучше, чем на милой степной родине! Что вокруг тебя может быть людское окружение - дороже твоих родичей. Ну а теперь что? Разве ты думаешь по-другому? А если бы и думал, - куда ты денешь свои годы, разменянные безвозвратно? Поздновато, дорогой, думать о том, чтобы отбросить все былое и вступать в новую жизнь.

Но, остановившись на этом, Абай вдруг почувствовал, что, - словно огненная искра! - его обожгла одна яркая мысль. Он подумал: вообще-то, уйти - это неплохое решение, но уходить надо не от родной среды, а от тех из этой среды, - даже очень близких, - от которых исходит эта жестокая косность. И одновременно надо искать как можно больше людей, - и среди родичей, и среди дальних, - для которых также невыносима степная тьма души. «К этому поиску ведет меня мое сердце, - оказывается, я всегда был устремлен к этому. Но выходить на этот поиск я должен во всеоружии знаний и духовных сил!»

Магаш и его товарищ молча ждали, не смея нарушить хода мысли Абая. Наконец он заговорил, высказывая всего лишь часть того, о чем он думал:

- Бессмысленно пытаться остановить жестокость, исходящую от чужих людей. Таких мы называем врагами. Но хуже врага тот, кто находится рядом с тобою и называется твоим братом, родичем. И у тебя нет ни силы, ни власти - поставить такого на место. Так и проходят дни нашей жизни - под пятою унижений, под гнетом торжествующего зла. Люди плачут - злодей смеется над ними. А что толку от их страданий и слез?.. Я думаю, правильно решили жатаки: «сено перевезем к себе». Другого решения нет. Пусть делают так - и это будет достойным ответом бесчинствам Азимбая и его приспешников... Но этой же осенью, до возвращения на зимники, мне нужно будет встретиться с Такежаном. Нельзя допустить, чтобы он задушил последнюю надежду бедных людей.

Придя к такому решению, Абай отпустил Магаша и его товарища.

Вечером они, сидя в юрте за чаем в кругу сверстников, с возмущением и досадой рассказывали о «собачьем поступке Азимбая». О том, как расстроился Абай. Какитай тут вспомнил, что Шубар говорил: жатакам надо самим разбираться с Такежаном по делу о покосах.

- Е, какой подвох скрывается за словами Шубара? Хотелось бы понять, что он имел в виду, говоря: «Это помешает Абаю писать стихи. Пусть жатаки сами разбираются с Таке-жаном».

- Ты прав. Здесь - уловка. - подтвердил Магаш.

Молодые, чистые сердца не принимали лжи, притворства, интриги.

Выступил и Акылбай, хорошо знавший Шубара.

- Ойбай, разве Шубар когда-нибудь перестанет быть хитрым? Он еще тогда почувствовал, что быть новым распрям между Такежаном и Абаем-ага. И решил держаться в стороне. А когда ссора произойдет, увидите, он скажет: «Я же вас предупреждал! Никто не должен вмешиваться в дела другого». На самом же деле, братцы, я думаю, Шубар почему-то в душе желает ссоры Абая с Такежаном. Находясь за шестью холмами, пытается подливать масла в огонь! Хочет затолкать обоих в ловушку распри.

Все задумались. Здесь и на самом деле была затронута одна из скрытых ран в душе Абая. Если племянник Азимбай был раной с названием «откровенное зло», то брат Шубар был «скрытое зло» - недругом коварным, лицемерным, цепким. От него было трудно избавиться: он сородич, постоянно трется в круге Абая. Абай же, человек добросердечный, удалить Шубара от себя не мог.

Думая об этом, Магаш опечалился. В тускло освещенной юрте повисла грустная тишина, но тут неунывающий Дармен перевел разговор на другую тему, заговорил о прошлом поэтическом состязании на охоте с ловчими ястребами...

Абай всю