Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Абай проследовал в юрту вслед за Кудайберды, держался позади него. Обходить подряд всех многочисленных плакальщиц вошедшие не могли - ввиду тесноты, да и времени было мало. К тому же все свободные места возле женщин были заняты старшими - заметив это, Кудайберды протиснулся напрямик к байбише Божея, плача и причитая, склонился над нею. Когда человек, бывший около вдовы, после положенных ритуалом объятий и слез отошел от нее, Кудайберды сам обнял байбише и вскричал высоким юношеским голосом:

- Брат наш! Незабвенный брат!

Абай тоже сначала прошел к байбише, затем стал продвигаться в сторону пятерых девушек.

Наконец всеобщий плач постепенно утих. Только вдова-байбише продолжала причитать, и ей время от времени вторили девушки своими рыданиями. Байбише напевным голосом жаловалась на злую судьбу, убившую все мечты, наградившую вдовьей долей, лишившую ее надежного супруга. Ее плач снова всех опечалил, и многие вновь прослезились. Но вскоре и вдова умолкла. Тут скорбь продолжил всплеск девичьих голосов, снова поднявших плачи и стенания.

На этот раз их плач был особенно печален и горестен. Хор девичьих голосов, слившихся в единой скорби, всех захватил -люди вслушивались, как завороженные. Но вот и плач девушек утих, и голос байбише больше не звучал. Только стенания ее двух дочерей продолжали держать внимание всех, творящих жаназа.

Стараясь четко и ясно произносить каждое слово, дочери Божея причитали:

«Отец родимый, на кого ты нас покинул?.. Мечты наши теперь не сбудутся. Ушел ты, преисполненный гнева и обиды... Оставил нас одних на этом свете. Зачем бросил детей сиротами? Ведь сиротская доля - это горе и печаль.» Все в траурном доме, слышавшие их плач, не могли сдержать слез. Абай тоже прослезился, горячий ком перекрыл ему горло.

Далее, продолжая возносить свои жалобные песни усопшему отцу, дочери стали называть имена его близких, друзей. Вдруг, неожиданно для всех, девушки перешли на что-то совсем иное - голоса их будто обрели медное звучание. Помянули имя - Кунанбай. Мгновенно в доме установилась мертвая тишина.

А звенящие медные голоса двух девушек-сирот словно наносили удар за ударом Кунанбаю по голове, которую он низко склонил, надвинув тымак на самые глаза.

И все же то, что они пели, было обычным ритуальным причитанием. Его никогда, ни под каким видом, ни за что нельзя прерывать или сбивать. Плач на поминках - как священный намаз в мечети, непосягаем. Слова девушек-сирот становились все суровее и жестче.

Кунанбай, ты врагом нам стал, За обиду - дитя нам дал...

Кунанбаем зовется враг, Как кулана, дик его шаг, Как змея, он пестр и лукав.

Это для Кунанбая было больнее, чем удары камчой по голове. Сидевшие рядом с ним аксакалы стали беспокоиться, не допустил бы он, взъярившись, чего-нибудь недозволенного.

Стали беспокойно покашливать, зашевелились. Однако Ку-нанбай, словно окаменев, стиснув зубы, сидел на месте, не подавая виду, насколько он оскорблен и обижен. Абаю было невыносимо стыдно за него, за себя. Его отец был посрамлен на глазах у всех... А ведь среди тех пяти девушек, хором подпевавших плакальщицам - дочерям Божея, находилась Тогжан! Хорошо еще, что она сидела лицом не в его сторону. На голову девушки, с двух сторон прикрывая лицо, была наброшена черная шаль. «Ойпырмай! Лучше бы мне провалиться сквозь землю, чем так опозориться!» - мучительно думал Абай. Так же, как и отец, он сидел, опустив голову, и не смотрел ни на кого вокруг.

Вдруг он услышал шумные вздохи и недовольное пыхтенье со стороны тора. Поднял глаза и увидел: Сары-апа, приехавшая вместе со старшими матерями в повозке, вся потемнев от гнева, приподнимается с места, становится на колени и накрывает голову черным чапаном. Сидя на корточках, приготовившись, запела грозным, отнюдь не печальным, низким голосом:

Эй вы, девушки, где ваш стыд? Мир не добрых, а злых плодит! Иль Божей не был чтим кругом, Чтоб его хоронить тайком?

Как внезапно начала петь Сары-апа, так же внезапно и закончила. Все накопленное в сердцах враждующих людей было высказано устами этих плакальщиц. После них уже не возникало непримиримых обличительных слов ни с той, ни с другой стороны. Две дочери сиротки еще какое-то время невнятно голосили, всхлипывая, но постепенно и они замолкли. В траурном доме нависла тишина - и тут мулла Габитхан, сидевший возле старой матери Зере, начал читать Коран по бухарскому канону, нараспев, звучно, мелодично. Люди замерли в молчаливом благоговении.

Так завершилась заупокойная молитва - жаназа Кунанбая по умершему Божею.

После молитвы женщины остались на месте, а мужчин увели в другую юрту на поминальную трапезу. Обслуживали гостей сами старшие люди аула - и Байдалы, и Тусип, и другие аксакалы и карасакалы. Однако за чайным кругом и за кумысом не было, как это бывает обыкновенно, ни оживленных разговоров, ни рассказов. Обед также проходил в необычном сдержанном молчании. Изредка обмениваясь малозначительными словами, старались только быть взаимно вежливыми. Говорить, собственно, было не о чем.

Лишь коротко переговорили о видах на корм в это лето, о травостое на лугах предгорий. Немного, как будто между прочим, поговорили о взаимных налетах барымтачей между соседствующими родами Керей и Найман.

До отправления назад Кунанбая и его людей именно эти новости немного отвлекли, внеся какое-то оживление в разговор, не дали оборваться ему, словно нитке.

Как будто бремя великой заботы свалилось с плеч Кунанбая. Чуть ли не с облегченным вздохом «Ух!» он после жаназа отправился назад в аул Кунке. По дороге он долго молчал - и, наконец, только одно и высказал:

- А Сары-апа надо окружить почетом и уважением!

2

Наступила осень. Третий день, не переставая, сыпал с неба холодный серебристый дождь. Аулы вернулись с джайлау, перевалив назад через Чингиз, на недолгое время заняли свои зимники, заготовили на зиму сено и двинулись дальше на осенние пастбища. На лугах Жидебая и в соседних урочищах собралось множество аулов, и все лето безлюдно пустовавшие места вдруг наполнились кочевым народом.

Теперь, по осени, не ставили просторных юрт, их свернули и убрали. Аулы перешли жить в небольшие, более теплые юрты. Люди вынуждены уже не только доставать и надевать теплую одежду, утеплять войлочными коврами стены, но и разводить огонь внутри своего жилья. Сразу стало теснее, беспокойней, зато теплее. В осеннее время удобней всего маленькие юрты из цельного войлока, не боящиеся копоти. Каждый хозяин по своим возможностям и соображениям устраивал себе удобное осеннее жилище.

Еще одним отличаются аулы осенние от летних: теперь уже не доят