Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

Человек – или хищник в стае, или баран в стаде. И последних подавляющее большинство.

Известно, что обладателей гена настоящего воина и убийцы в популяции не более 2 %: это те, кто способен убить не в пьяном угаре, не в припадке случайной ярости, а сознательно, с удовольствием, без рефлексии, и повторить этот опыт неограниченное количество раз, не смущаясь ни полом, ни возрастом жертв. Либеральные гуманисты называют их психопатами, но вернее было назвать сверхлюдьми, ибо они способны на то, что не под силу абсолютному большинству, не сомневаясь в своем праве желать чего угодно, исполнить желаемое и не испытывать при этом сожалений. Для всех других сверхчеловек может казаться чудовищем, но чудовищами всегда были и боги, которым люди поклонялись, кого боялись и которым от ужаса готовы были принести любые жертвы. Инфантильное сознание всегда делает чудовище богом и поклоняется ему тем охотнее, чем более оно чудовищно: человеколев, химера, сфинкс, а чуть позже – совершенно прекрасные, но столь же совершенно безжалостные боги-убийцы. Прекрасная дева Артемида вместе со своим братом Аполлоном – покровителем искусств, между прочим! – перебили из луков десяток детей несчастной Ниобы только за то, что та позволила себе шутку в адрес их матери; мудрая Афина Паллада превратила в паука ткачиху Арахну, вызвавшую ее на состязание в мастерстве. Вы ведь знаете, что такое эвгемеризм?

– Теория происхождения богов из культа живых или мертвых героев, – ответил я.

– Совершенно верно! – воскликнул фон Зильбер. – Не сомневался в вас! Но из каких героев! Вспомним Геракла: мстительный и жестокий убийца, в припадке ярости перебивший собственных детей и племянников, убивший на пиру ребенка, подававшего воду, только за то, что тот перепутал чаши, истреблявший целые города за нанесенные пустячные оскорбления, но после смерти ставший богом, которому ставили алтари и молились от Крита до Тавриды! Боги всегда требовали человеческих жертв и без лишних сантиментов убивали сами.

– Но не Христос! – внушительно заявил Дунин. – Он не был чудовищем.

– Согласен, Герман Германович, полностью с вами согласен! Но чем с ним кончилось дело? К чему привела проповедь любви и разговоры о том, что люди не рабы божии, а друзья? Вы уж простите, если я вдруг задену вас – ныне религиозное чувство бывает таким ранимым и нежным, что, будучи затронутым, сразу взывает к отмщению и жестоким казням, – но не могу удержаться, чтобы не процитировать Ницше: «В сущности был только один христианин, и Он умер на кресте». И распяли его как раз те люди, которые за неделю до того приветствовали его вход в Иерусалим гимнами, славословием и бросанием своих одежд под копыта осла: они действительно верили, что к ним явился Сын Божий, истинный Царь, который поступит так, как и положено Царю и Богу – безжалостно истребит врагов-римлян и сделает Иудею снова великой. А что получили вместо того? Разговоры о любви к ближнему и прощении врагов. Разумеется, они были разочарованы: что это за бог такой, рассуждающий о милосердии! И стали требовать освободить не его, а разбойника и убийцу, который для них понятнее, ближе и в целом роднее – не Пилат, не первосвященники, а те самые люди, та толпа, что сначала провозглашает осанну, а потом, не получив, как осел у Леонида Андреева, ожидаемого кнута, требует казнить и распять, чтобы спустя столетия все равно сделать из него чудище, благословляющее войны и помогающее истреблять врагов.

То, что человек думает о том, чего от него хочет бог, более всего говорит о самом человеке, и уж никак не о Боге, ибо представления о божественных желаниях могут серьезно разниться даже у представителей одной конфессии: то ли следует считать себя хуже всех, то ли, напротив, указывать всем, как им жить, и третировать за инакомыслие; то ли любить врагов, то ли их ненавидеть. Если Бог и сотворил человека по своему образу и подобию, то после того тысячи лет люди создают бога, глядясь в зеркало собственных пороков, так что неудивительно, что бог у них выходит то жестоким начальственным самодуром, то бюрократом-начетником, скрупулезно подсчитывающим количество молитв и поклонов, то сварливым стариком, шипящим вслед недоступным ему очаровательным барышням: «Проссссститутка!»

Боги-чудовища понятнее и ближе человеческой природе. Простолюдины тысячелетиями видели в своих правителях существ сверхъестественных, и не потому только, что божественное происхождение власти оказалось удачным PR-ходом, талантливой выдумкой жрецов на окладе от власти, доказывающих свою полезность. К власти действительно приходили своего рода сверхлюди, то есть те, кто мог совершить невозможное, немыслимое для других с точки зрения человеческой нравственности, военные вожди, отличавшиеся беспримерной жестокостью. Той жестокостью, которая присуща богам, дающим смертным заповедь «не убий», но и не думающим ей следовать. Истории благородных и милосердных правителей, как правило, коротки и трагичны: в лучшем случае их признают сумасшедшими и прячут от глаз подальше в психушку, а столетиями остаются у власти династии про́клятых королей, и властитель тем более пользуется уважением, чем он чудовищнее, чем сильнее его карающая рука, и тогда целые поколения рабов будут славить его дела. Кстати, о рабах: куда там Дуняша с самоваром запропастилась?

Аристарх Леонидович снял телефонную трубку, но Дунин жестом остановил его и не без труда поднялся из кресла.

– Я, пожалуй, на сегодня пас, – выговорил он, – и пойду, с вашего позволения, передохнуть. Нам еще вечером курсовую работу принимать, знаете ли…

Дунин шагнул, качнулся, но тут же с достоинством выпрямился и вполне твердо пошел к двери.

– Герман Германович, проводить вас до комнаты? – заботливо поинтересовался фон Зильбер. – Вот, Родион Александрович мог бы…

Но философ только широко отмахнулся и вышел из кабинета. Некоторое время мы прислушивались к увесистым, но нетвердым шагам на лестнице, однако грохота не последовало и, кажется, все обошлось.

– Знаете, Герман Германович ведь идейный, а не какой-нибудь переобувшийся конъюнктурщик, он по-настоящему верит в то, что говорит, – сказал Аристарх Леонидович, когда шаги стихли. – Помните, несколько лет назад в Петербурге была история, когда объявился вдруг серийный убийца, охотник на ведьм? Ну дело-то громкое было! Я тогда натурально подумал, что это Дунин взбесился и схватился за молоток. На него было бы похоже. Он всегда таким был, еще с 90-х, причем иногда даже в ущерб себе. Полагаю, если сейчас за его взгляды вдруг начали бы преследовать, он от своих убеждений бы не отказался.

Аристарх Леонидович вздохнул, пересел в свое кресло с резной спинкой и стал смотреть в окно. Там было уже