Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

– Сочувствую, – я сокрушенно покачал головой.

– Поэтому не нужно так категорически, знаете ли, сокрушаться цепям и свисту плетей. Вспомните Сервантеса: когда Дон Кихот освободил каторжников, то первое, что они сделали, это избили и ограбили его самого, ибо цепи свои носили не зря. Рабов нельзя освободить не потому только, что, по Цицерону, они мечтают не о свободе, а о своих рабах, но и потому, что это просто опасно.

– Как сказал Леонид Андреев, – добавил Дунин, – «ослу, ждавшему палки, мы читали лекции, и осел выгнал нас из нашего дома, и сидит в нем, и ревом своим будит всех ослов Европы».

– Ждавшему палки! – подхватил Аристарх Леонидович. – Это очень верное наблюдение, ибо на самом деле простолюдины счастливы быть рабами. Они не умеют распоряжаться своей свободой и не знают, что с нею делать. Прекрасна собака, сидящая в будке! Максимум, на что они способны, – это забросать все вокруг нечистотами, обожраться, напиться, перетрахаться и уснуть, а потом, выпустив из себя этот вонючий пар, снова покорно надеть ярмо и отправиться на работу. Лучше уж пусть едва разумеют грамоте, прославляют царя, водят хороводы и румянят щеки. Впрочем, именно это они сейчас и делают. Не случайно искусство всегда делилось и делится до сих пор на элитарное и массовое, народное, с примитивными плясками, игрой на ложках, матерными частушками, грубыми шутками, состязаниями по громкости пердежа и размалеванными толстогубыми девками, одинаковыми с лица. И дело тут не в культуре, не в образовании, не в воспитании: элита и массы отличаются генетически, как два разных биологических вида. Именно это утверждал и научно обосновывал мой отец. Знаете ли вы, например, что у лобстеров отличается мозг лидера от мозга подчиненного? И лобстер, проигравший в бою, растворяет свой прежний мозг и отращивает новый, более подходящий статусу раба. Люди живут как скоты не потому, что их держат в хлеву насильно, а потому, что у них мозги и гены скотины.

Мы снова со звоном сдвинули бокалы. Дверь открылась: появилась Дуняша, кланяясь и что-то шепча подошла к столу, потрогала остывший самовар, сняла его и, пятясь, вышла из кабинета. Фон Зильбер проводил ее задумчивым взглядом.

– Человечество десять тысяч лет количественно прирастало бездарностями, – сказал он. – Доаграрные охотники и бродяги обладали единственным видом богатства – собственными талантами и компетенциями, ничем более. Ум, сообразительность, любопытство помогали им выживать в любом месте и ситуации или же погибнуть, если не обладали такими качествами в должной мере. Оседлая аграрная культура потребовала огромного числа неквалифицированных, бесталанных работников, пригодных и способных только к монотонному, тупому животному труду в паре с тягловой скотиной. Их во множестве принялись рожать крестьянки, чья жизнь тоже свелась к набору примитивных животных функций. То, что человеческая цивилизация распухала почти исключительно за счет бесполезных ничтожеств, предопределено генетически.

Они даже взбунтоваться не могут толком. Крестьянскому бунту обыкновенно хватало запала только лишь для того, чтобы сжечь господский дом, употребить содержимое винного погреба, ну, может, еще на сидение кареты насрать, а потом обреченно сидеть и ждать солдат. Степан Разин, вешая воевод и бояр, всякий раз писал об этом царю челобитную, полагая, что таким образом помогает хорошему государю избавиться от плохих вельмож, и, похоже, остался при этом убеждении и тогда, когда палач стал рубить ему руки и ноги. Революцию никогда не делал народ, ее совершали новые элитарии, перекраивавшие социальную реальность под себя, освежавшие старую кровь новой и использовавшие толпу как орудие, после чего снова загоняли ее туда, откуда выпустили на время, и загоняли чрезвычайно жестоко. Поэтому нет и не может быть никакой демократии, ибо все решения большинства всегда будут решением самой тупой и невежественной народной массы. Элитаризм есть неизбежность!

– Демократия – в аду, а на Небе – Царство! – назидательно изрек Дунин, в отсутствие самовара снова приналегший на херес.

– Видели, как львы охотятся на стадо антилоп? – продолжил фон Зильбер. – Те могли бы легко дать отпор, если бы действовали сообща, но каждый предпочитает спасаться бегством, надеясь, что сожрут не его, а соседа. Как у Пушкина: «К чему стадам дары свободы, их должно резать или стричь», – и вот одни рождены львами, хищниками, имеющими право резать и стричь, а другие антилопами, сбивающимися в покорное стадо. Одни имеют право забирать жизни, а другие – дрожащие твари. Трагедия Раскольникова была в том, что он решил проверить себя, и убедился, что он как раз таки дрожащая тварь: заболел лихорадкой после двойного убийства, впал в беспамятство, не воспользовался добычей, так что в итоге осталось только по совету проститутки посреди площади бухнуться в грязь на колени. Кажется, Монтескье сказал, что моральные обязательства – паутина, которая действительно ловит мух, но существа с более сильными крыльями считают ниже своего достоинства быть пойманными. Те, кто действительно имеет право и власть, биологически устроены иначе. Я уже говорил вам однажды, что суть власти в итоге сводится к возможности убивать безнаказанно, в первую очередь, не будучи наказанным тем, что именуется так называемой совестью. Способность убивать издревле рассматривалась как маркер избранности. Это эволюционный принцип пищевой цепи. Право на власть подтверждается лишь насилием, на которое способны немногие и которому то самое стадо подчиняется, причем едва ли не с удовольствием. Существа примитивные уважают и понимают только насилие и восхищаются теми, кто насилует и убивает их самих.

Убийцы всегда были главными героями человечества, на них смотрели и смотрят по сей день с восхищением почти религиозным, и я сейчас вовсе не про государственное прославление военных подвигов. Публика обожает фильмы про наемных убийц и симпатизирует их главным героям, восторгаясь способностью убивать без всякой рефлексии и сантиментов десятками и даже сотнями по любому поводу, и нисколько не смущается амбивалентностью собственных нравственных установок, согласно которым убийство формально считается делом предосудительным. Факт в том, что оно никогда, за всю историю человечества, таковым не являлось. Сначала главными героями в племенном обществе были охотники, а потом, когда человек утвердился на самом верху пищевой цепочки, и охотиться пришлось не на зверей, а на себе подобных, таким героем стал воин. И дело тут не в защите от врагов, а в том, что у него достаточно решимости и сил взять в руки оружие, он хищник, а потому все прочие мирные пейзане есть его законная кормовая база. И сами пейзане, кстати, это