Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

воспитывался, но и простецкой мелодией площадного музыканта ее не назовешь. По сей день я не могу понять, как в условные формы она смогла влить дерзновенность новых звукосочетаний и роскошь необычных гармоний. Казалось, мелодия звучит впервые с сотворения мира, ибо такое не забудешь, услыхав однажды.

Она сразила меня…

Можно ли пробудить страсть с помощью музыки? Мне кажется, мой мальчик, что природа любви – это музыка. Мы слышим самые гармоничные аккорды и прекраснейшие мелодии, когда влюблены и счастливы. Когда же напротив, нас преследуют диссонансы.

Инструмент, что она держала в руках, походил на арфу – изогнутая шея, прозрачная сетка струн. Но резонатор был более узким, а струны разной длины – натянуты по диагонали. Девушка играла на чем-то более древнем, похожем на инструмент библейского царя Давида.

Я внимал дивным созвучиям и гармониям неизреченной сладости.

Наверное, так говорили боги… Она играла, и я из деревенского паренька превращался в древнего воина, которому впервые спела натянутая тетива боевого лука. В тот день молодой лучник поднял оружие не для того, чтобы убить, ибо сердце его наполняла любовь. Он натянул четыре тетивы и создал первую арфу.

Мистическая звуковая лестница уводила меня в иные миры. Передо мной стояла не кружка с кислым вином, а золотая чаша, полная фимиама. В струнах арфы пел Эол, а в желтых глазах певицы мне улыбалась сама Луна.

И вдруг… завораживающий мрак, вызванный дьявольским тоном, пронзительный звук, похожий на завывание волка.

Я вздрогнул. Девушка играла какие-то дикие интервалы. Шире кварты, но уже квинты, ровно три тона… Diabolus in musica! Квинта дьявола! Мной овладело предчувствие и страх. Сейчас я понимаю, сколько знаков посылал мне ангел-хранитель.

В тот же миг дверь таверны распахнулась, и показалась безобразная старуха. Не переступая порога, она обратилась к девушке. Старуха сыпала какими-то обрубками слов, адской смесью древних языков, отголоски которых я слышал однажды… Я не знал, что она выкрикивает. Из темных речений ведьмы я понял только одно – девушку звали Франческой.

Франческа не ответила, только презрительно повела плечом, легко поднялась и направилась к двери, глядя на меня. Проходя мимо, она слегка дернула меня за рукав, как бы приглашая идти за ней.

Я выдержал всего несколько мгновений, так тянуло меня выйти следом.

Стояла глухая ночь – черная, разбойничья. Дождь кончился. Луна поднялась высоко, и воздух был так прозрачен, что я различал даже изгибы ветвей на деревьях. В конюшне тревожно заржали лошади. Я оглядел двор. В двух десятках шагов какое-то животное рылось в земле. Я присмотрелся – волк.

Похолодев, одними губами я прошептал молитву:

– Святой Франциск, заступись за нас, грешных!

Легкий шорох за спиной заставил меня оглянуться.

Рядом стояла Франческа.

Ее глаза горели в лунном блеске как два желтых огня. Волчьи глаза…

Вблизи я рассмотрел, что она рыжеволоса, а лицо покрыто веснушками. Необычная, своеобразная красота Франчески сделала меня бессильным перед нею.

Не знаю, грехи ли ее или прелесть делали девушку такой притягательной. Ведь красота тела, в сущности, ограничена кожей. Но простое любопытство сменилось могущественным чувством. Страсть, внезапная и непобедимая, овладела мной.

Почему так глупеет человек, когда влюблен?

Франческа приблизилась так, что ее дыхание обожгло мне губы, и поцеловала…

Время словно остановилось и падало на нас с небес, подобно каплям таинственного вещества.

Потом Франческа прошептала:

– Джозефе, приходи завтра после заката… – Она махнула рукой в сторону моря. – Туда ведет левая тропинка от развилки, что у пинии…

Если на этом свете существует тайное предчувствие беды, то я испытал нечто подобное, и это касалось моих отношений с Франческой. Глупец, тогда я даже не удивился, что она знала мое имя, хотя мы виделись впервые.

Весь следующий день мне не сиделось в келье, и я бесцельно рыскал по монастырю. Назначенная встреча с Франческой не давала мне покоя. Что-то грызло и угнетало мой дух, приобретая все более таинственный смысл.

Солнце уже клонилось к западу, когда послышалось пение монахов, сопровождаемое звоном колокольчиков, и длинный ряд братьев-францисканцев потянулся вдоль монастырской стены, останавливаясь возле каждой часовни и вполголоса читая молитвы.

«Придите, воспоем Господу!»

Обойдя все до одной, братья вошли в церковь.

Я не пошел с ними, а какое-то время всматривался в вечерние облака и прислушивался к звону струн, доносившемуся откуда-то издалека. Я представлял, как Франческа сидит на прибрежном песке, глядит на море и играет на арфе. Меня непреодолимо влекло туда.

Когда монастырские часы пробили восемь, я отправился на берег.

Выйдя тем вечером за пределы обители, я невольно вступил в таинственные запретные области. Мог ли я вообразить, что существует иной мир, волшебная страна, где цветы и растения источают мед и амброзию, зреют сочные плоды? Но она уже ждала меня, эта ловушка для молодой необузданной плоти…

Неподалеку от монастыря, у старого колодца, росла вечнозеленая пиния. От нее расходились две узкие тропы. Одна из них от развилки уводила к морю. Странная, заросшая по краям репейником и мареною, дорожка. Будто никто давно по ней не ходил. Ветер уныло качал сорную траву, фиолетовые соцветия чертополоха. Чем дальше уходил я по тропе, тем более уставшим себя ощущал, но о возвращении даже не помышлял.

Вдруг из зарослей, прямо из-под ног, выполз крупный уж. Он оставлял за собой дорожку в пыли. По змеиному следу я и вышел к берегу.

Франческа стояла у небольшого костра спиной ко мне и смотрела на море. Волны с шумом накатывали на песок. Тучи постепенно затягивали небо. Не знаю как, но она, не обернувшись, поняла, что это я.

– Будет дождь, – сказала Франческа. – Пойдем…

Она привела меня в покосившуюся рыбацкую хижину. Но внутри оказалось уютно и хорошо натоплено, что удивило меня. Как можно удержать тепло в таких ветхих стенах, защититься от сырости?

Хозяйство Франчески состояло из узкого ложа, покрытого тканью с ярким орнаментом, стола со скамьей у крошечного окошка, маленького котелка и кружки.

Она поняла мой взгляд и сказала с улыбкой:

– Здесь найдется все: вода, немного хлеба, а вот вино. Она повернулась к полке и достала несколько олив.

Мы поужинали размоченным в кипятке хлебом и выпили вина.

Небрежный наряд и чудесные распущенные волосы делали Франческу неотразимой. Она заигрывала со мной, и я не мог не отвечать ей. Но темное предчувствие не оставляло меня.

– Хочешь, сыграю тебе на хелисе[21]? – спросила она, беря в руки инструмент.

Пальцы коснулись струн. Сначала она играла какую-то тихую, монотонную мелодию, похожую на завывание ветра. Она звучала будто внутри меня, вызывая леденящий душу страх. Потом девушка запела на каком-то древнем наречии. Я не знал языка Франчески, но…

…на меня обрушились рев урагана, бушующего над морем, быстрый топот ног невидимых преследователей, спор тысячи гневных голосов…

Музыка достигла странного вибрирующего тона, будто хотела подняться до недосягаемой высоты. И уже невозможно стало определить, звук ли это струнного инструмента или высокий человеческий голос. Дрожь волнами пробегала по телу вместе с тем, как звучали то приятные, то диссонирующие звуки.

Гармония менялась крайней дисгармонией, и я переходил от эйфории к раздражению, от наслаждения к щемящей душевной боли.

А перед взором – она… Лицо дивной красоты, атласная кожа, точеная шея и дикие желтые глаза. Сердце наполнило острое, беспокойно сладостное чувство, которое рождается при созерцании мечты, однажды ранившей сердце.

На лице Франчески блуждала улыбка, едва заметная, лукавая и двусмысленная. Она околдовала меня так, что смешанное чувство страха и вожделения, боровшихся во мне, уступило место безудержной страсти.

Необузданность желания, вызванная пением хелиса, подобная священной ярости, овладела мной. Специфическое звучание арпеджио пробуждало не веселье и не грусть, а тревогу. И в нем явно слышалась нота дьявола, дьявольский тон.

Я смотрел на Франческу мутными от блаженства и ужаса глазами, безотчетно пытаясь отдалиться. Но ее горячие ладони и лихорадочно блестящие глаза сожгли последние мосты. Разумеется, чему суждено совершиться, то совершится. Шатаясь от пьянящего восторга, я подошел к ней.

Потом была ветреная ночь, неплотно закрытая поскрипывающая дверь, обращенная к морю, и вспыхнувшая ярко, как сигнальный костер, страсть.

Франческа ничего не просила у меня, дрожа, как стрела, сорвавшаяся с тетивы. Казалось, она хочет только любви.

Блаженство затопило все мое существо, и я вошел в светозарную арку дворца сияющих грез. Но на острие сладости ощущалась мука и предчувствие чего-то страшного. Эта девушка опутала мою душу сетями самых греховных