Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Рассвет я встретил в объятиях Франчески.

С той ночи я не находил покоя ни во время церковной службы, ни посреди благочестивых занятий.

Началась странная, полусознательная, хотя тайно-сладостная жизнь. Я все время чувствовал близость Франчески, желал ее до изнеможения, до невозможности дышать. Мечтая освободиться, словно предчувствуя беду, душа взывала: «Спаситель, или Ты не слышишь: не введи во искушение!»

Но вечером я снова спешил на берег, входил в хижину, Франческа играла мне на дьявольской арфе и пела древнюю песнь.

– Возьмем от любви все, что она может дать, – шептала она.

Безумная страсть и жгучие объятия всю ночь. Утомленные, под утро мы засыпали, а вскоре нас будил монастырский колокол.

Бледный и обессиленный, возвращался я в свою келью.

Я стоял на краю бездны… Передо мной будто разверзлась пропасть. Как легко и соблазнительно было сорваться вниз! Между жизнью в монастыре и неистовствами в хижине Франчески лежала узкая, тоньше волоса тропинка, и пройти по ней я мог только сам.

Крошечный, едва заметный, в дидимову комму[22] диссонанс разрушал гармонию моей прежней жизни.

Днем в храме я внимал дивному благогласию псалмов, заставляющему взлетать к куполу священные энергии, а ночью слушал немыслимые созвучия древнего хелиса и стоны любовницы. Два мира сошлись в яростной схватке за мою душу. Жуткая дисгармония… Волчья квинта…

Я находился на грани сумасшествия, не владел собой, не знал, чего желаю, о чем всесокрушающая тоска в сердце. Опьянение Франческой задернуло передо мной действительность. Жизнь приобрела вкус сладостного, но смертельного яда.

Никто не знал о моих ночных свиданиях. При одной мысли, что отец Северин мог догадаться о нашей с Франческой любви, я начинал трепетать от страха.

Днем, выполняя свои ежедневные обязанности в монастыре, я думал только о ней. Все озарялось пламенем чувственности. Проходя под аркадами монастыря, я испытывал смятение, а мое тело нетерпеливо ожидало новой встречи. Не в состоянии противиться мечтам о Франческе, даже мысленно впадая в грех, я стонал, лежа на каменных плитах. Я так сильно желал ее, что чувствовал весь стыд греха.

Но приближалась ночь, и я, потворствуя темной силе, обольстительной и ужасной, бежал по тропинке на берег, Франческа вела меня в хижину, брала в руки арфу, и тихие звуки погружали меня в сладостный сон, и мы снова и снова возобновляли наш тайный брак, предаваясь любви под свет углей в остывающем очаге.

Однажды, в миг чувственного восторга, я уловил на ее губах победную усмешку, которую она не смогла скрыть. На дне моих глаз навсегда осталось лицо Франчески в то мгновение. В ее улыбке таилось что-то порочное, а в желтых глазах… предсмертная грусть. Темный страх сжал мне сердце. Потом она слегка отстранилась и произнесла какую-то фразу…

О, в ней жила еще одна женщина! Женщина из породы иных существ. Моя сонная душа предчувствовала ужас, неизбежную гибель.

Проходила ночь за ночью, и бороться со сладким полубытием стоило мне огромных усилий. Ее любовь оказалась ароматным, но ядовитым зельем. Я жадно припал к этой чаше и выпил до дна. Я стыдился своей страсти, чувствуя, что в ней больше магии, чем любви. В голове постоянно слышались звуки хелиса и зов Франчески: «Приди ко мне!» Она гипнотизировала меня напряжением темной воли и загадочными звуками древней арфы. Даже туман под луною приобретал для меня очертания тел соединяющихся любовников.

Франческа, моя любовь, моя страсть, мой враг…

Так продолжалось несколько недель, пока я совершенно не обессилел и не превратился в тень, пустую оболочку.

Мой мудрый учитель отец Северин требовал объяснений, возможно догадываясь о чем-то.

– Уж не богомерзский ли суккуб мучает тебя по ночам, мой мальчик?

Но я не решился открыть тайну нашей с Франческой блаженной обители.

Однажды утром я едва смог подняться, чтобы пойти к заутрене. Силы оставили меня, я не мог вернуться к прежней жизни. В голове переплелись воспоминания, мысли, чувства.

Меня уложили в постель, позвали лекаря. Нервная горячка так глубоко потрясла мою душу, что она не знала, как освободиться от наваждения.

Я принял твердое решение стать монахом.

Отец Северин неустанно молился обо мне Господу, и день ото дня исцеление неуклонно наступало. Я перестал бывать у Франчески и постепенно возвращался в привычное состояние.

Но однажды после вечерни ко мне подошел один из братьев и сказал, что меня ждут у монастырских ворот. Сердце в груди екнуло, но я бросился туда со всех ног.

За воротами стояла старуха. Та, что я видел в таверне в день знакомства с Франческой. Устремив на меня повелительный, гипнотизирующий взгляд, она размахивала руками, кричала грубые слова, грозила кулаком и указывала черным кривым пальцем в сторону моря.

– Франческа, Франческа, – повторяла она.

Предчувствуя недоброе, я бросился в церковь и упал на колени перед алтарем. Но слишком тусклый свет лампады не позволил мне увидеть, как архангел Михаил сражается с дьяволом…

Долго лежал я, простертый ниц, словно в оцепенении, не в силах молиться.

Когда наступила ночь и на небе зажглись огромные звезды, вместе с братьями я вышел из церкви после полунощницы.

Вдруг среди безмолвия раздался странный звук, похожий на рыдание. Словно запели сразу несколько арф одновременно. Звук налетел, как волна на прибрежный песок, и растаял. Я перекрестился и с легкой дрожью подумал, что слышу звуки мира нездешнего.

– Дьявол свадьбу справляет, – сказал старый монах, шедший рядом, и осенил себя крестом.

Сердце мое заныло, навалилась тоска. Схватив фонарь, я бросился к берегу…

Порывистый ветер рвал на мне одежду, прижимал к земле сухую траву и брызгал в лицо первыми каплями дождя. Я едва успел добежать до хижины Франчески, как хлынул ливень. Ветер яростно трепал не затворенную дверь хибарки, то распахивая настежь, то захлопывая.

Я вошел. Внутри пахло прахом и плесенью. На полу у порога был брошен платок, рядом – хелис. Подняв фонарь повыше, я шагнул вперед.

Она лежала на узком ложе, устремив на меня желтые глаза с сильно уменьшенными зрачками. Никогда не забыть мне этот жуткий взгляд – грозный, безжалостный, по-звериному жестокий.

Франческа умерла в ту ночь…

Она лежала передо мной на алтаре нашей любви, оплаканная только мною и дождем. С тоской глядя на прекрасное тело Франчески, я не мог поверить, что оно мертво.

Эта женщина, как черта у зеркала, разделившая мою жизнь на две несогласуемые части, открывшая мне вселенную чувств.

Франческа, моя вакханка и моя невеста…

В часы бдения у тела усопшей царила невообразимая тишина. Свечи догорали, я зажигал новые, потом открывал ненадолго дверь, чтобы проветрить комнату, и возвращался обратно.

Я сам выкопал могилу под молодым, промокшим насквозь кипарисом и засыпал землей свою возлюбленную.

Прислонившись щекой к сырой земле, я рыдал неутешающими рыданиями.

– Спи, моя любимая, пусть тебя убаюкивает ветер…

Всю ночь я провел на могиле Франчески, слушая, как в завываниях ветра рождается полная скорби и отчаяния мелодия. К утру, совершенно окоченев в холодном тумане, я вернулся в опустевший домик и содрогнулся от страшной тишины.

Стоя на пороге полуразрушенной рыбацкой лачуги, я смотрел и не узнавал это место. Как я попал сюда? Дверь и окна хижины выломаны, пол давно сгнил, черные трещины зияли в облупившихся стенах. Злой сырой ветер будто хотел смести жалкие развалины с лица земли.

В неярких бликах пасмурного утреннего света я увидел хелис, арфу дьявола, таинственную древнюю лиру, певшую мне о никогда не утоляемой страсти. Он валялся на полу возле ложа. Мой искуситель умер вместе с Франческой.

Дрожащими руками я потянулся к хелису. Словно голос с небес провозгласил мне: «Скрой то, что является вражьей силой, уничтожь его!»

Той ночью я сжег хелис вместе с развалинами дома.

По серому небу с бешеной скоростью мчались низкие тучи, сливаясь с бушующим морем и дымом пепелища.

Не помню, как я добрел до монастыря.

Оставшись один, я наглухо закрылся в келье, ибо мне захотелось умереть, прекратить существование. Чувство вины мучило меня. Почему умерла Франческа? От любви ко мне, из-за того, что я ее бросил? А если отец Северин прав, и мне являлся жуткий суккуб, порождение лукавого?

Весь день после похорон Франчески я мучил себя, но так и не нашел ответа.

Глубоким вечером, когда свеча на аналое уже догорала, в окно возле самой постели заглянула луна, и на