Психопат (сборник) - Наиль Ниязович Муратов

она с досадой. – Проблема в другом: я поняла, что на самом деле люблю лишь его! В каждой из инкарнаций я искала кого-то, кто будет на него похож, и находила, но каждый раз это был только суррогат. Горькая правда, не правда ли? Приходишь в какое-то сомнительное место, вдыхаешь жуткий приторный дым, засыпаешь, а когда просыпаешься, понимаешь, что зря проживаешь свою жизнь. Столько мучиться и изводить себя – и для чего?! Если правда оказывается не только шокирующей, но и бесполезной, стоит ли она тех душевных мук, что на нее затрачены? Не слишком ли это большое унижение – знать, что твоя любовь является сублимацией более раннего и одновременно более позднего чувства. Нет, зря я сюда пришла!

На ее глазах – слезы, но даже заплаканной она остается прекрасной. Осторожно обнимаю Апрель, и она доверчиво льнет к моему плечу, позволяя себе разреветься по-настоящему. И тогда я впервые начинаю верить, что могу ее завоевать.

Но долго наслаждаться счастьем, удерживая Апрель в своих объятиях, невозможно, ведь любое счастье эфемерно. Вошедшая Лидия застывает у двери, буравя меня ненавидящим взглядом.

– Ваша очередь! – сообщает она официальным тоном, обращаясь ко мне. Апрель Лидия демонстративно не замечает.

– Похоже, теперь мне нести свой крест на Голгофу! – замечаю вскользь.

– Надеюсь, вам повезет больше! – тихо произносит Апрель. – Возвращайтесь исцеленным!

– Обещаю! – так же тихо отвечаю я, не отрывая от нее взгляда.

Не вижу Лидию, замершую за моей спиной, но чувствую, как она закипает. И правда, ее выпад не заставляет себя ждать.

– Не верьте обещаниям мужчин, дамочка! – резко проговаривает она каждое слово. – Их обещания ничего не стоят.

– Я так не думаю! – отвечает Апрель Лидии, затем мягко обращается ко мне:

– Если хотите, я вас дождусь. Возможно, вы тоже будете нуждаться в поддержке.

Ничего не отвечаю, потому что не могу говорить. Кивнув, отправляюсь в процедурную. Какая девушка! Я люблю тебя, Апрель! Я так люблю тебя, что готов умереть вместе с тобой!

– Зря ты злишься!

Мои слова не достигают цели: Лидия продолжает сосредоточенно перебирать коробки и пакеты с лекарствами в медицинском шкафу. Не сомневаюсь, она делает это нарочно, пытаясь выиграть время. Ей хочется уничтожить неверного любовника, но она медлит, а это означает, что у меня есть шанс. Думаю, ее собственный суд присяжных уже вынес приличествующий случаю приговор, но старшина не решается огласить его, терпеливо ожидая последнего слова подсудимого. Что ж, в оправдательной речи мне придется быть очень убедительным, иначе эта женщина разрушит все мои планы. Удивительно, но я вовсе ее не боюсь: сообразительность и интуиция выручат меня и на этот раз!

На призыв спокойно и непредвзято разобраться в происходящем она не откликается. Делает укол в вену и покидает комнату, так и не издав ни звука. И сразу на смену ей появляется врач, держащая в руках лист бумаги, наполовину заполненный печатным текстом.

– Вот, подпишите, что проходите процедуру добровольно! – говорит она, протягивая бланк, а затем не без иронии добавляет: – Мы же не знаем, что вы выкинете в этот раз!

Подписав бумагу, привычно располагаюсь на кушетке. Стеклянный сосуд понемногу заполняется серебристым дымом, предвестником видений и знамений. Жизнь видится прекрасной, хотя и немного неопределенной. В холле ждет Апрель, но эту ночь мне пока еще придется провести с Лидией. Я не питаю к ней ни любви, ни ненависти, поскольку теперь мне безразличны все женщины мира! За исключением одной, оказавшейся на поверку более ненормальной, чем я сам.

– Куда бы вы хотели отправиться в этот раз? – интересуется врач, протирая очки.

– В рай! – отвечаю с насмешкой. – Это можно устроить?

– Можно! – доверительно сообщает она. – Причем даже в том случае, если его не существует.

Просыпаюсь с поразительно ясной головой; тусклый свет плафонов мерцает, будто доходит в комнату с отдаленных звезд. Силюсь вспомнить свой сон, но это – пустая трата времени, похоже, мне вновь удалось удивить научный мир невосприимчивостью к фимиаму. Впрочем, последствия его наркотического воздействия налицо: секундная стрелка перемещается по циферблату настенных часов так медленно, словно она ухитрилась уснуть вместе со мной.

Нет ни Лидии, ни ее начальницы; комната вроде бы пуста, и все же в ее замкнутом объеме ощущается незримое присутствие живого существа. Ловлю на себе взгляд, проникающий из пустоты – той полной безнадежности пустоты, в которую тесное помещение процедурной завернуто как в кокон. Возможно, этот взгляд – порождение одурманенной фимиамом фантазии. Но… медленно обернувшись, убеждаюсь, что в комнате я и вправду не один. Мальчик лет двенадцати, одетый более чем странно – скорее во вретище, чем в хитон – занимает ветхое кресло в углу. Он неподвижен, как дремлющий на ветке филин, и хотя его глаза прикрыты, мне известно, что он различает каждое мое движение. Присутствие постороннего неприятно, поэтому тон мой резок:

– Что тебе тут нужно?

Он не снисходит до ответа, но на тонком его лице появляется улыбка, которую я не могу объяснить. Может быть, паренек тоже обкурился фимиамом?

– Кто ты такой? – спрашиваю настойчиво.

– Разве это важно? – интересуется он неожиданно мелодичным голосом. – Куда важнее выяснить, кто такой ты!

– Так мы ни к чему не придем! – замечаю осторожно. – Разве не я задал вопрос первым?

– И что с того? Что есть вопрос, как не скрытый ответ? Спрашивая, кто я, ты на самом деле знаешь истину, но не соглашаешься признать ее, потому что она слишком проста для понимания, но слишком сложна для объяснения.

– Ты не мог бы изъясняться не так витиевато, мальчик? – Моя убийственная ирония нисколько его не задевает. Он ухмыляется, но до ответа не снисходит.

– Послушай, – говорю ему тихо, – мне это все не нравится. Представь себе: ты просыпаешься после очередного эксперимента над твоей неустойчивой психикой, но вместо врача или медсестры видишь кого-то, кто здесь вообще не должен находиться. Отвратительно уже то, что этот хваленый фимиам никак на меня не действует, но, согласись, я мог бы, по крайней мере, рассчитывать на внимание медперсонала, а не постороннего лица. Тем более, столь далекого от совершеннолетия!

– Возраст – весьма условное понятие! – глубокомысленно замечает мой собеседник. Да, самоуверенности ему не занимать!

Помедлив, мальчик многозначительно сообщает:

– К тому же я – вовсе не постороннее лицо!

Намекает, очевидно, что он сын нашей милой докторши. Или – бери выше! – даже самого доктора Левина. Честно говоря, мне плевать, чей он отпрыск, лишь бы не Лидии. Не удивлюсь, если выяснится, что она его специально прислала!

А паренек и не думает угомониться. Насмешливо глядя в мою сторону, продолжает:

– Что меня особенно позабавило в твоей речи – слово «просыпаюсь»! С чего ты взял, что уже не спишь?

Его попытка покуражиться даже импонирует, поэтому мой ответ звучит снисходительно:

– Разумеется, я не сплю. Думаю, мое сознание достаточно ясно, чтобы не дать себя обмануть. В своих высказываниях и действиях мне удается сохранить свободу воли, что вряд ли возможно во сне.

– Глупости! – морщится паренек. – Сон под влиянием фимиама – это не обычный сон, а такая же