Психопат (сборник) - Наиль Ниязович Муратов

– Это ты должен решить для себя сам!

Итак, остаюсь в одиночестве. Мой визави исчез окончательно, растворившись в пустоте мироздания. Он покинул меня, поскольку с его точки зрения дело было сделано. Поверил ли я ему? Сумею ли примириться с замысловатой и могущественной субстанцией, само существование которой до недавних пор казалось нелепицей? Наверное, да, иначе этот противный парнишка не оставил бы меня с легкой душой. Он пропал, растворился в потоках чужого сознания, и что теперь оставалось делать?! Обидеться на весь мир лишь потому, что он устроен иначе, чем мне представлялось?

Но должен ли я в чем-то каяться?! Раньше подобная мысль мне и в голову не пришла бы. Совершая насилие над женщиной, не задумываешься, почему поступаешь именно так, а не иначе. Казалось, это право дается самой судьбой, причем, с моей точки зрения, оно являлось привилегией. Бессмертна шекспировская строка: О, женщина, имя тебе – вероломство! Возможность одержать над ней верх – своего рода награда за перенесенные страдания. Я оправдывал себя тем, что, мол, таковым уродился, и этого незатейливого аргумента вполне хватало для самоуспокоения! Возможно, таким способом я и вправду искал Бога, но, не найдя нигде, нашел внутри себя. Этот бог был сугубо античным, разнузданным и жестоким, достойным Пантеона, к которому принадлежал. Но с некоторых пор человечество отвергло античных богов. На смену им пришел Он, проповедующий совсем иные ценности. И теперь, уверовав в Его существование, я не могу не уверовать и в Его заповеди. И, следовательно, не могу оставаться тем, кем был. Идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь! – забавно, не правда ли! Не в этом ли истинная причина прозрения, пришедшего так поздно? Прозрения, которое привело к удивительному открытию: чтобы получить прощение, оказывается, нужно сначала простить самому. Я прощаю тебя, Лидия, за сделанную тобой смертельную инъекцию, за твою ненависть и за твою любовь, неразделимые с самого начала! Я прощаю тебя за то, что никогда больше не смогу коснуться руки Апрель и вздрогнуть от статического разряда этого прикосновения! И я надеюсь на то, что когда-нибудь, пусть даже спустя годы или века, ты сможешь простить меня. Ведь на самом деле все зло, что я тебе причинил, проистекало из любви. Той ложно осознаваемой любви, когда причина меняется со своим следствием, и все становится с ног на голову. В сущности, бедный мой разум заблуждался лишь в одном: он полагал, что не существует чувства без взаимности. Женщина, которую я люблю, не может отвергнуть меня по определению – вот удобная концепция человеческих отношений, дающая права добиваться любимой любым доступным тебе способом! Я надеюсь, ты сможешь простить меня, Лидия, потому что твои любовь и ненависть стали лишь ответной реакцией на мое собственное неистовство. Я настаивал, чтобы ты покаялась в своих грехах, а теперь вот каюсь сам. У тебя же еще все впереди. Когда-нибудь – пусть этот день наступит как можно позже! – тебе тоже придется встретиться с мальчиком, живущим как в твоем сознании, так и за его пределами. Хотя, может быть, это будет девочка или пожилая женщина, кто знает? Но кто-то из них обязательно явится, и тогда тебе предстоит ответить на тот же вопрос, что и мне. Будешь ли ты готова к раскаянью, Лидия?

Почему любовь и ненависть жили во мне вместе? Наверное, до причины можно было бы докопаться, но какое это теперь имеет значение! Мои противоречивые чувства к Лидии исчезли в то мгновение, когда я впервые увидел Апрель. Соприкоснувшись с избранной, ты изменяешь свое будущее, потому что ее неповторимое обаяние превосходит инерцию твоей собственной жизни. Апрель, скольким людям будет еще светить твоя звезда?! В гордыне своей я надеялся, что смогу обладать тобой, интуитивно предполагая, что такое обладание может быть построено только на насилии. Догадываясь, что ты рождена не для меня, я пытался, ничтоже сумняшеся, творить твою судьбу. Самонадеянность никогда не остается безнаказанной! Я прощаю тебя, Апрель, за твое сочувствие и за твою неотразимую красоту! Я прощаю тебя за твое существование и ни о чем не жалею! Ни о чем не жалею, потому что готов отдать за тебя свою жизнь.

Является ли это раскаяньем, Господи?!

Стрелка часов стекает с циферблата извилистой струйкой на пол. Свет в процедурной продолжает меркнуть, и этому может быть только одна причина. Я исчезаю, растворяясь в том, чему имя – забвение. Тот, кто дал мне надежду, отбирает ее. Тот, кто хотел раскаянья, не принимает его. Что я делаю не так, Господи? Верю ли сам в то, что был искренним с тобой? Не знаю, но думается, что был. Если Ты ждешь от меня большего, то напрасно, потому что я не способен на большее. Мне не удастся заставить себя встать на колени, чтобы отбивать поклоны. Единственное, на что я способен, – признать Твое существование и согласиться, что моя собственная жизнь не имеет никакой ценности. Достаточно ли тебе этого? Ты ведь знаешь не хуже меня, что, имей я возможность начать с чистого листа, скорее всего, снова повторил бы пройденный путь. А возможно, все было бы иначе. Даровав мне, как и каждому человеку, свободу воли, даже Ты не можешь знать этого, а что уж говорить обо мне! Кто есть я? Вопрос останется без ответа, потому что тот, кому он адресован, не склонен пользоваться привычной для нас речью. Он не на моей стороне, но в этом мире правит неопределенность, и именно в ней и заключается мой шанс. В каждом человеке сокрыты врожденный квант саморазрушения и частица космического сознания, вопрос лишь в соотношении их масс. Прости меня, Господи, но не за дела мои, а за то, что не стал таким, каким мог бы стать! Дай мне своей любви, и тогда, слившись с моей собственной любовью, они смогут навсегда уничтожить ненависть, накопившуюся в моей душе! Любовь и милосердие – вот твое оружие, Господи! Да святится имя твое!

Дверь в комнату приоткрывается, и полоска света падает на стену, выхватывая из тьмы циферблат электронных часов. Секундная стрелка делает короткий шажок и, помедлив, делает следующий. Время потекло вновь, а это означает, что Господь вновь дает мне надежду. Ничто уже не удерживает мое тело недвижимым, и я могу осторожно сесть, а потом и встать на ноги.

– Куда я должен идти? – спрашиваю шепотом.

– К свету! – слышится ответ.

В коридоре холодно и пол весь в снегу. За закрытой дверью кабинета прячется уставшая от жизни женщина-врач, возле нее сидит Лидия, перебирая истории болезни. Выхожу в приемную и вижу окно, за которым плывут облака, а выше них сияет свет, такой яркий, что слепнут глаза. Где-то здесь, в глубине комнаты, находится Апрель, и одновременно она там, за облаками, но я не вижу ее, поскольку вообще разучился видеть. Иду к свету, отделенному от меня толстым стеклом, и при моем приближении оно рассыпается на тысячу осколков. Чудесный запах хвои и штормового моря врывается в комнату, а следом вплывают шелковистые клочья облаков.

– Ты готов? – спрашивает Голос.

– Да! – отвечаю я.

– Тогда можешь идти.

Осторожно ступаю на облако, и оно