Психопат (сборник) - Наиль Ниязович Муратов

распорядился хозяин виллы, и меня тут же подхватили под руки и поволокли к лестнице. Особо не церемонились, бить начали уже по дороге, а внизу взялись за дело по-настоящему. От каждого хука в челюсть голова звенела, как корабельная рында, но еще более неприятными оказались удары в живот: после очередного тычка в солнечное сплетение меня стошнило прямо на лакированный туфель одного из карателей, что вызвало дружный смех у остальных. Никто не собирался давать пояснения, а любая моя попытка вымолвить хоть слово немедленно пресекалась ударом по скуле. Такое на редкость приятное времяпрепровождение продолжалось не менее четверти часа, после чего мое сознание пришло наконец к очевидному выводу, что пора отключиться.

А начиналось все на удивление хорошо. После внеочередных муниципальных выборов в одесской мэрии в который раз сменилась власть, и процесс этот, подобно волнам от брошенного в воду камня, пошел распространяться по городским подразделениям. Оказалось, что и в управлении культуры чиновники теперь новые: я их не знаю, но они обо мне осведомлены. В кабинете шефа женщина с умными глазами посмотрела устало и, отложив в сторону исчерканный фиолетовыми каракулями тетрадный лист, поинтересовалась:

– О стипендии Бродского слышали?

– Откуда? Люди мы провинциальные, невежественные. Чай, не в столицах живем!

Получить стипендию Бродского – мечта поэта, не меньшая, чем пресловутая «знойная женщина»! Любоваться два месяца итальянскими красотами за чужой счет, – что может быть привлекательнее для чувствительной славянской души, обожающей халяву?!

Взглянув с неодобрением, руководящая особа выдавила из себя заготовленную заранее фразу:

– Исполком городского совета в целях развития и поддержки литературного процесса принял решение учредить муниципальную стипендию для одесских поэтов, подобную стипендии Бродского. Мы провели творческий конкурс для определения стипендиата этого года, выбор пал на вас.

Она замолкла, высказав то, что должна была высказать, и явно не желая опускаться до детальных пояснений. Я же был настолько огорошен, что вообще потерял дар речи. После неловкой паузы женщина вновь подвинула к себе недочитанное письмо и сухо произнесла:

– Подробности узнаете в отделе охраны культурных ценностей.

Но и у почтенной Светланы Ивановны, одной из немногих чиновниц, уцелевших после кадровой чистки, много выведать не удалось.

– Никогда у нас ничего подобного не случалось! – заметила она столь сокрушенно, будто учреждение стипендии для местных поэтов сулило одни неприятности.

– Интересно, с чего это мэрия так расщедрилась? Насколько я понимаю, поэзия депутатам до фени.

Замечание мое показалось даме хамским, но, поморщившись, до ответа она все же снизошла:

– Исполком своих денег не дал ни копейки, постарались меценаты.

Оказалось, что кому-то из местных богатеев пришла в голову мысль, копируя замечательное деяние Иосифа Бродского, отправить одесского поэта в дальнее зарубежье, дабы он ознакомился там с красотами природы и достижениями цивилизации. Выбрана была Испания: жизнь в тех краях дешевле, чем в Италии, что позволяло существенно на проекте сэкономить. Удивительно, но, как и подвизавшиеся на ниве муниципальной культуры чиновники, никакой радости от этой затеи я не испытывал. Подумалось сразу о Наташе: как же мне прожить-то без тебя эти два месяца, милая?! Тянул две недели, а потом не выдержал и во время очередного конспиративного свидания в любимом нашем кафе спросил:

– Я тебе не надоел еще?

Так и не привыкнув к глупой моей иронии, она ответила серьезно:

– Не надоел и не надоешь.

– Жаль, а то меня на пару месяцев отправляют в места не столь отдаленные. Раньше проштрафившихся поэтов в Одессу ссылали, Пушкина, например, а теперь все наоборот. Власть мельчает.

– И что они хотят?

– Послать меня подальше.

– По конкретному адресу или вообще?

– В Испанию.

Она оживилась.

– Правда?! Рассказывай!

– Исполком учредил стипендию для поэтов. Два месяца в Барселоне или Мадриде на всем готовом. В общем, мечта, претворенная в жизнь!

– Ты не рад?

– От счастья места не нахожу!

– Что тебя беспокоит?

– Не хочется мне уезжать, Наташенька!

Наверное, в ее глазах выглядел я большим капризным ребенком, поэтому спросила она терпеливо и нежно, как и полагается заботливой матери:

– Почему, милый?

– Не представляю, как прожить эти два месяца. Я либо тебя потеряю, либо себя.

Ее глаза немедленно увлажнились.

– Дурачок ты мой, дурачок! Для любящей женщины два месяца разлуки – пустяк! Зато как приятно лишний раз убедиться в том, что твой избранник такой талантливый!

– Счастлива избавиться, вот и все объяснение!

Проходившая мимо официантка застыла у столика, намереваясь, судя по всему, дослушать историю до конца, да только Наташа взглянула на нее столь выразительно, что девушку как ветром сдуло.

– От тебя не избавиться так просто, не беспокойся! – Она вновь была серьезна.

– Ладно, еду! – сдался я.

Быть поэтом не так уж и здорово, но излечиться от этого на первый взгляд безобидного заболевания практически невозможно. Когда-то – и пяти лет не прошло! – мне удалось окончить физфак со вполне сносными оценками, но по специальности я не проработал ни дня. Физик во мне если и не умер, то уж точно впал в летаргический сон курсе примерно на третьем, когда в моих конспектах рядом с математическими выкладками начали появляться стихотворные строчки. Чтобы быть ближе к поэтическому ремеслу, по окончании университета я отправился искать занятие по сердцу, но попасть в штат отдела культуры, имеющегося в любой уважающей себя газете, оказалось не так просто. Редакторы, словно сговорившись, со вздохом откладывали в сторону мой новенький диплом, не забывая завершить это рутинное действие одной и той же фразой:

– Вот если бы у вас было филологическое образование…

И все же мне повезло, причем в наиболее крупном издании, куда я отправился в последнюю очередь, полагая, что устроиться на работу в столь солидный орган печати уж никак не легче, чем в МИД. Редактора на месте не оказалось, и меня направили к весьма бойкой старушке, руководившей вожделенным отделом. Не нарушая традицию, она долго вертела в руках мой злосчастный диплом, а потом неожиданно сообщила:

– Вакансия-то у нас имеется, но в штат вы сможете попасть только после испытательного срока. Постарайтесь показать себя с лучшей стороны.

Как выяснилось на следующий день, ларчик открывался просто: по прихоти ли редактора или по какой другой причине, но отдел культуры в газете оказался совмещенным с отделом науки. Мой диплом физика пришелся как нельзя кстати, поскольку уважаемая моя начальница, окончив в свое время Литинститут, о техническом прогрессе представление имела самое смутное, но, обладая весьма воинственным характером, коллег-журналистов, пишущих на научные темы, выживала с поразительным постоянством. Впрочем, со мной ей воевать так и не пришлось. Тому было две причины: во-первых, даже в трудном подростковом возрасте был я парнем совершенно не конфликтным, а с годами стал и вовсе относиться к жизни философски. Ну а во-вторых, намаявшись с трудоустройством, работой своей дорожил и на рожон не лез, оппортунистки соглашаясь со всеми сумасбродствами дражайшей Нинель Петровны. Литературный вкус моей непосредственной руководительницы выглядел абсолютно архаичным, но имел безупречную внутреннюю логику: в печать она пропускала исключительно своих друзей – старую гвардию, средний возраст которой давно уже превысил семьдесят лет.

Для меня лучшим временем в газете были далеко не редкие случаи отсутствия начальницы на рабочем месте. Нинель Петровна, случалось, выбиралась в командировки в область, но