Мое идеальное убийство - Анна Александровна Пронина

— Сухая, значит, целка еще. Ладно…

Он перевалил свое тело через край кровати и исчез в темноте.

Эта ночь, а также следующие за ней несколько дней отчего-то на какое-то время напрочь стерлись из Сониной памяти.

Можно сказать, что снова в полной мере осознавать себя она начала примерно через месяц в Москве, в квартире у знакомой знакомых. Та снимала в столице комнату в двушке, зарабатывала деньги маникюром на дому, пыталась учиться, правда, Соня так и не поняла, где и на кого.

Чтобы похвастаться, как хорошо можно наживаться на москвичках, жаждущих иметь ухоженные пальчики, знакомая знакомых вывела робкую провинциальную приживалку в «Шоколадницу» — угостить дорогими сладкими десертами и роскошным кофе. Там Соня и познакомилась с Леонидом.

* * *

— Хорошо, Леня, как скажешь. Значит, убью Соню… — Борис покрепче обхватил девушку, выждал секунду или две, пока напряжение в ее теле достигнет предела, а затем вытолкнул ее вперед.

Знал ли Борис, что из этого выйдет? Вряд ли. Но, прижимая к себе тонкое девичье тело, водя по полупрозрачной коже острым ножом, он почувствовал в ней не загнанного беззащитного зверька, а готового защищаться зверя. Зверя, который однажды уже сумел отстоять себя.

По большому счету, для Бориса это был чистый фарт.

Когда Леня заявил, что его жизнь не стоит жизни Сони, на девушку навалились стертые воспоминания об отце. И то чувство, которое она пережила, оказавшись под ним в собственной постели. Вспомнила Соня и то, как на следующий день, дождавшись, когда мать выйдет по делам, достала из шкафа старую, тяжелую деревянную швабру, как избила ею валяющегося на диване отца — все еще пьяного после вчерашнего, неспособного сопротивляться. Его было не жалко. И не страшно.

Затем Соня собрала вещи, забрала из материной заначки деньги, бросила в старую дорожную сумку что-то из одежды и ушла, хлопнув дверью.

На улице встретила помятого Лешика. Он шел к ней с букетом, и первый раз за все время цветы были свежие, дорогие. Соня молча влепила ему пощечину.

Она шла пешком на железнодорожную станцию, что находилась в пяти кварталах, а перед глазами были красные кирпичные домики Кембриджа из учебника для углубленного изучения языка. В голове вертелись расхожие фразы на английском.

— One ticket, — сказала она в окошко кассирше. И добавила по-русски: — До Москвы.

Когда Леня опустил ноги с парапета и острое лезвие ножа в руках Бориса Сахарова кольнуло ее чувствительную нежную кожу на шее, перед глазами снова встали кембриджские домики.

Дышать стало легче, в ушах раздался Лёнин голос: «Дура! Дура! Какая же ты дура! Ты все испортила! Ты!» В глазах стоял образ пьяного, едва держащегося на ногах отца в одних трусах, его мерзкое, обрюзгшее тело.

Соня кинулась на призрака, за которым оказался ошарашенно молчащий на самом деле Леня. Он все еще сидел на парапете балкона, спиной к бездне, на дне которой качали зелеными ветвями деревья, раздавался чей-то смех, слышался шум машин. Но все стихло.

Соня смотрела, как худое тело ее парня, путаясь в ветвях старой березы, медленно, словно в кино, неотвратимо летело вниз. И приземлилось на крышу какой-то иномарки.

Истошный вой сработавшей от удара сигнализации вернул ее из дурмана видений и страхов назад в этот мир.

Леонид лежал на крыше темно-красной машины, раскинув руки, с неестественно вывернутыми ногами и не двигался.

«Хорошо, что машина красная», — почему-то подумала Соня.

Борис все так же сидел внизу, у ее ног, не делая ни малейшей попытки встать. Он знал: камера на соседней крыше его не видит, зато только что сняла девушку, которая скинула с балкона своего парня.

* * *

Меньше, чем через минуту Борис втащил Соню в замызганную старую кухню Лёниной квартиры. Соня словно окаменела, лицо застыло, взгляд был стеклянный. «Какой солнечный день. Какое яркое, слепящее солнце. Разве может что-то плохое случиться в такой день?» — вертелось у нее в голове, словно это не она только что скинула с балкона своего сожителя.

— Теперь ты — убийца, — спокойно сообщил ей Борис.

Она сидела на кухонной табуретке, монотонно раскачиваясь, и молчала.

Борис стоял в тени оконной занавески, прислушиваясь к звукам на улице — не едет ли скорая и полиция.

— Значит, так… Слушай меня внимательно. Времени мало, сейчас его труп найдут соседи. Я уйду, а ты вызовешь скорую и сообщишь о самоубийстве друга. Все, что нужно, у тебя есть. Записка в компе уже написана, спасибо мне. Скажешь, хотели вместе прыгнуть, он сиганул, а ты не решилась. Меня ты не знаешь, меня тут не было. Это все в твоих интересах.

Борис включил свой мобильный и пододвинул его Соне, предварительно отмотав видеозапись на пару минут назад. Это была картинка с камеры, установленной на крыше девятиэтажки.

— Видишь? Здесь снято, как ты убиваешь Леонида. Меня не видно, так что, если ты кому-нибудь когда-нибудь пикнешь обо мне даже полслова, эта запись окажется в компе у следователя в местном отделении полиции. И ты сядешь. Поняла?

Соня закивала, глотая слезы и начиная тихо подвывать.

— Не бойся, дурочка! Тебе ничего не будет! Ты — мелкая сошка, ты никому не нужна!

Делать здесь Борису больше было нечего.

Глава 3

Свадьба Беллы и Александра была скромной. Из гостей, кроме Бориса, — только несколько старых друзей отца. Со стороны Беллы, понятное дело, никого. Быстро расписались в загсе, потом отправились в небольшой ресторан, с владельцем которого Сахаров-старший дружил с детства. Там им выделили небольшой отдельный зал. Борис на официальной части торжества не присутствовал, ждал отца сразу за столом. Вместе с котом, конечно.

От Беллы было сложно оторвать взгляд. Несмотря на то что брак этот был для нее далеко не первым, она без труда убедила будущего мужа не экономить — на ней было идеально сшитое, сидящее точно по фигуре роскошное темно-бордовое платье. Ярко-алая помада подчеркивала белизну кожи, темные волосы собраны в прическу, над которой все утро трудились сразу два стилиста. На длинной шее на тонкой цепочке сверкал бриллиант — не менее крупный, чем тот, что был в подаренном женихом кольце. Весь ее вид олицетворял женственность, статусность и любовь к убийствам. Так, по крайней мере, казалось Борису. И он старательно отводил глаза в сторону от новоявленной мачехи. Вовсе ни к чему, чтобы кто-то заметил его интерес к ней.

Александр с удовольствием представил супругу гостям:

— Екатерина Сахарова — моя душа, моя поздняя любовь, прошу любить и жаловать!

Все зааплодировали. «Горько» Александр заранее