Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Тебе снятся сны, – сказал – не спросил голос, – ты слышишь прошлое поля.

Сощуренные глаза сержанта пытались сосредоточиться на проступающих контурах стола и ущербной фигуре на нем. В голове выли алые вихри.

– Это оно… – калека закашлял, – оно говорит… не с нами, но мы можем видеть, оно так живет.

– Оно?

– Поле. Крапива. Оно живет воспоминаниями… делится ими с кем-то…

– Я видел госпиталь, – сказал сержант, – как на него упала бомба.

– Да, так и было… Они все погибли. Но она не успокоилась и после смерти… смекаешь, она ищет его?

– Медсестра?

«Самовар» утвердительно прохрипел, харкнул.

– Кого она ищет?

– Врача, доктора в пенсне… у нее на него большие планы.

– Почему? Что он?.. – Сержант осекся, понял, вспомнил сон.

– То-то же… когда мужик делает бабе больно, не каждая упирается… нет…

– Она ищет его тело? Его кости?

– Да… но, боюсь, ей, то есть тебе и другим, кого она приведет после тебя, еще долго копать… поле постаралось, ему нужна эта мертвая женщина, которой нужен мужчина с лопатой… смекаешь?.. Поле использует медсестру, она тебя… боюсь, никто не счастлив, разве что поле, его копошащиеся в костях корни, но…

– Я не понимаю… что сделало поле?

Обрубок засмеялся. Это был безумный смех, который оборвался, словно задули свечное пламя, словно бывший копальщик устыдился своей бессвязной души.

– Оно разобрало доктора… растащило его по косточкам… спрятало, как подкидышей, в чужих могилах… в чужих скелетах. Каждый зуб отдельно, каждый сустав, каждое ребро. Поле знает, что сестра уйдет, когда закончит, и поле не хочет отпускать ее. Оно привыкло. Я видел это во сне, и ты увидишь, ты… она никогда не найдет своего мучителя…

Сержант отшатнулся от голоса, от посторонних воспоминаний. Его затошнило.

– Но у меня есть кое-что… есть… ближе, подойди ближе… я скажу тебе… скажу… мне уже ни к чему… ну же!

Сержант заставил себя приблизиться, наклониться к подергивающемуся сгустку. От калеки пахло мочой и гнилыми зубами.

– Перстень, я откопал его перстень… она не видела… я спрятал палец с перстнем в палате… под третьей койкой… ты найдешь… под ножкой… я…

За дверью заскрипели половицы.

Сержант до крови закусил губу и отступил к левой стене, хоронясь из мрака в еще больший мрак. Практически сразу дверь шумно отворилась от рассерженного сильного толчка. Это заглушило шаги сержанта.

В дверях стояла медсестра. Существо. Мертвец. Фигуру словно вырезали в грязном серебре коридора.

– Мои руки… – хрипел обрубок, – мои ноги… они чешутся… там черви, черви, черви!..

Сержант старался не дышать. Душу полосовали холодные когти страха. Медсестра шагнула в операционную.

– Достань их! Слышишь меня, дрянь, достань! Вырежи их, они едят мои ноги! Они плодятся в моих руках!.. Сука! Сука! Это все из-за тебя!

«Бедняга отвлекает ее, – понял сержант, – отвлекает, чтобы она не заметила меня и ничего не заподозрила».

По груди струился ледяной пот. Пальцы вцепились в штанины, вмяли ткань в линии жизни и судьбы.

Женщина смотрела на каталку, на увечного. От ее лица – сержант уже различал его черты – исходил неправильный, необъяснимый шорох.

В темноте раздались крысиные шажки. Верный хвостатый друг калеки семенил лапками – удирал из помещения. Не успел.

Существо бросилось на грызуна, упало всем телом на пол, и тогда шорох вырвался наружу. Его издавали зубы – обломки зубов, домыслил сержант, – во рту призрака. Они шевелились, терлись друг о друга, они разорвали зверька на части и окрасились его кровью.

«Боже…» – простонал сержант, надеясь, что имя Господа прозвучало лишь в его голове.

Отвращение помогло справиться с параличом.

Вдавив себя в стену, он стал медленно красться за спиной медсестры. Под вопли калеки вывалился в коридор. Лунное молоко скисало, окна подернулись серой предрассветной пленкой.

Сержант сбежал по предательски скрипящим ступеням. В палату, скорее! Третья койка. Он рухнул на живот. Померещилось, что она лежит там, во мраке, готовая растерзать пленника. Он зажмурился, а когда открыл глаза, чудище под койкой обратилось в ворох зеленых листьев. Перстень тускло мерцал: золото с желтоватой начинкой фаланги. Мысленно поблагодарив копальщика, сержант схватил украшение и вышел из палаты.

Медсестра стояла на лестнице. Тени щупальцами извивались вокруг ее узкого силуэта. На переднике алели свежие капли крови.

– Иди спать! – не терпящим возражения тоном сказала она.

– Прости, я хочу прогуляться, – ответил, поражаясь собственной наглости, сержант. То ли рассвет, то ли перстень в кулаке придали уверенности. Он хлопнул дверью, покидая госпиталь, и попятился к ниве.

Белое лицо всплыло в щели дверного полотна. Медсестра оскалилась. Между зубов застряли клочья крысиной шерсти.

– Пройдем, – прошептал сержант твари и окунулся в жигучку.

Добравшись до руин казармы, он понял, что листья не жалят его, а расступаются, позволяя идти. Создают тропку от госпиталя, от неукротимо настигающих шажков, к розовому ореолу на востоке.

– Тебе любопытно, – разгадал сержант настроение крапивы. – Я заинтересовал тебя.

У крестов он остановился. Пан или пропал.

– Эй, ты!

– Хватит, – рявкнула сестра, формируясь из серой мглы. Она смотрела на беглеца, как смотрят на нашкодившего щенка, и презрение ее пробудило в сержанте ярость, а ярость подавила страх.

– Есть части тела, – терпеливо произнесла медсестра, – которые не нужны, чтобы копать. Палец. Язык.

– Кстати, о пальце, – сержант выпростал к женщине руку. – Узнаешь? Эта цацка твоего жениха?

Она узнала. И закричала раненым зверем. Сержанта обдало смрадом ее пасти. Под порывом налетевшего ветра пригнулись к земле стебли крапивы.

– Лови! – Сержант швырнул перстень в сторону разрытых могил. Женщина бросилась за ним, мимо креста с обмылками дат «18… – 1…15».

«Ну же, – взмолился сержант, – пожалуйста!»

Ответом ему был оглушающий грохот. Мина, годами ржавевшая в своем гнезде, радостно взорвалась. Фигура сестры раскололась огнем и потонула в фонтане брызнувшей почвы. Выкорчеванные с корнем сорняки плеснули под ноги сержанта. И он побежал, тараня крапиву, принимая секущие плети. Боль подгоняла. Боль вела на восток, где вчера приметил он птичью стаю.

Обернулся возле братской могилы. Сердце ушло в пятки от увиденного. Медсестра преследовала его по пятам. Взрыв не убил ее – мертвые не умирают, мертвые ползут за живыми.

Она передвигалась на четвереньках, и раздробленные кости выпирали под черной кожей. Одежда свисала лоскутьями, вплавленная в горелую плоть. В ней не осталось ничего человеческого. Головешка, порождение ночного кошмара. Бесформенный оскальпированный череп зиял дырами глазниц. В них тлели раскаленные добела угли ненависти. И рот твари кривился, обнажая осколки зубов, которые непрестанно шевелились в гнилых деснах.

Сержант кинулся