Шантажистка - Алевтина Ивановна Варава

На что я в действительности рассчитывал, не знаю, но, когда моя дочь и Лена, как и всякий раз до того, заперлись в комнате, я чувствовал себя брошенным и очень несчастным.

И готовил ужин. Сам, по рецептам из интернета. Осознавая себя полнейшим ослом. И ощущение это усилилось многократно, когда Маша пришла на кухню, положила в две тарелки результаты моих многочасовых стараний, прихватила из холодильника упаковку помидоров-черри и унесла в свою комнату, ногой захлопнув дверь.

Ночью, лёжа в пустой и холодной постели, я пялился на люстру и представлял, как Лена дождётся, пока Машка уснёт, и безрассудно прокрадётся ко мне в спальню. Абсурдное желание, но оно начисто вымыло все прочие мысли из моей головы.

Итак, мне сорок четыре года, я отец двоих детей, успешный семейный человек с моральными принципами, лежу и мечтаю трахнуть шестнадцатилетнюю подружку дочери в своей же супружеской постели.

Может, это у всех бывает? Такая возрастная стадия? Говорят же «седина в бороду – бес в ребро»?

Мне нравилось успокаивать себя тем, что я не отличаюсь от других собратьев по несчастью.

Вот, например, мой друг Павел год назад бросил жену с детьми и женился на совершенно безмозглой двадцатилетней манекенщице, которая уже успела с ним развестись, но остаться жить в его квартире с новым любовником. У меня всё не так плохо. Наверное.

Пока.

А Егор вообще оставил свой бизнес партнёрам, которые, очевидно, его обворовывают, оформил Шенгенскую визу и пошёл по странам Европы в пеший тур с палаткой и одним-единственным рюкзаком, о чём завёл в интернете блог и набрал уже почти три миллиона подписчиков и фанатов, которые, как он уверяет, переводят ему деньги просто так, хотя он почти никого из них не знает лично и даже не отвечает на сообщения.

Я же просто хочу секса с не очень взрослой женщиной. Могло быть и хуже.

В половине третьего ночи мой воспалённый мозг явственно различил лёгкие крадущиеся шаги, и я вскочил, словно обезумев – но это оказался всего-навсего Чингисхан, приковылявший своей несуразной походкой в надежде получить что-то вкусненькое.

В край измученный, я решил, что имею полное право отнести собаку в комнату дочери.

Они спали вдвоём в Машиной кровати. Моя дочь у стены, зарывшись с головой в ворох белья и закрыв лицо подушкой, а Лена с краю в самой эротичной из всех возможных поз – обхватив ногами одеяло и выставив на обозрение обтянутую трусиками-шортами попку. Её белокурые волосы разметались по подушке, глаза были закрыты розовой маской. Я застыл, прижимая к себе Чингисхана, не способный отвести взгляд от этого зрелища.

Пёс часто дышал в моё ухо и даже несколько раз лизнул в шею. Мы с ним ещё никогда не были так близки.

Покажи мне кто-то эту безумную сцену ещё полгода назад, я бы глазам своим не поверил. Да что там, не поверил бы и в прошлом месяце.

Невозможное, безумное помрачение.

Лена пошевелилась во сне, плотнее обхватывая бёдрами одеяло.

Я поставил собаку на пол и поспешил ретироваться. Это было невыносимо.

До рассвета фантазия водила меня в каких-то далёких дебрях. Потом получилось задремать, и пробудился я около полудня. А отправившись за кофе, обнаружил у холодильника одетую в спортивный костюм Машу.

– Ленка дрыхнет, пойду, выгуляю Чизгика, – сообщила дочь, наливая себе апельсиновый сок. – Подорвалась почему-то ни свет ни заря, даже успела голову вымыть и полкниги прочитать, – пожаловалась она.

Я кивнул, позабыв о кофе и всём остальном в целом мире.

Когда за дочерью закрылась дверь, ноги неумолимо понесли меня в Машину комнату.

Опять я стоял и смотрел на спящую, чувствуя, что всё внутри переворачивается, как и ночью. Но теперь рядом с ней не было моей дочери. В квартире не было моей дочери. Она никогда не гуляла с собакой меньше, чем полчаса, а обычно намного, намного дольше.

Лена пошевелилась, и я пошёл к кровати, словно заворожённый. У неё была загорелая после курорта кожа, почти бронзовая и манящая. Предплечье левой руки (сейчас Лена спала на животе, зарывшись лицом в подушку) украшал замысловатый цветочно-лиственный узор перманентной татуировки, скрывшей без следа сигаретные ожоги. Ещё три зигзагообразные чёрные линии, похожие на след когтей, появились у неё над лопаткой.

И как мать разрешила шестнадцатилетней девушке подобное?

Кровь шумела у меня в висках. Я облизнул пересохшие губы. Я походил на хищного зверя, который выслеживал добычу. Но ведь я был дрессированным, социализированным животным. Я не мог…

Рука, словно отделившись от тела, потянулась к спящей и застыла над изгибом её фигуры. Это не доведённое до конца прикосновение всколыхнуло память, подняло воспоминание о её губах, замирающих в миллиметре от моей кожи.

Кончики пальцев коснулись её тела.

Лена повела головой, подтянула руку к лицу, немного сдвинула маску и сладко улыбнулась.

– Смелее, – мурлыкнула она.

Я упал рядом, впился пальцами в бархатную кожу, потом с небольшим усилием перевернул Лену. Забрался ладонями под майку.

Она согнула ноги в коленях, упёрлась пятками в матрас и подалась вниз, занимая позу роженицы. Сдвинула мои руки со своей груди к животу, поддела пальцами резинку трусиков.

Я взялся за них, с трудом понимая, что делаю. И вот она уже лежит передо мной обнажённая ниже пояса. Я хотел её поцеловать, склонился сверху, нависнув над её манящим силуэтом, но Лена отвернула голову вбок, в подушку. А потом изогнулась, закинула правую ногу мне на плечо и толкнула ею и левой рукой вниз.

Я понял, чего она добивается. Сглотнул. Я никогда этого не делал. Я жаждал овладеть её телом, здесь и сейчас, быстро, жадно, взахлёб, пока не вернулась с прогулки дочь. Я был готов сделать это уже сейчас, даже приспустил вздыбившиеся пижамные штаны. Но это…

Лена недовольно замычала что-то нечленораздельное.

И я смиренно открыл рот, припадая к ней губами.

Лена была на вкус солоноватой и будоражащей. Как только я повиновался требованию, она выгнулась дугой. Её пальчики легли мне на макушку, принялись массировать кожу, словно подсказывая темп.

Это было вовсе не так отвратительно, как казалось мне раньше. Это опьяняло ещё больше. Её острый, терпкий аромат ударял в нос, проникал в меня, подпитывал безумие, меня обуявшее.

Я уже почти вгрызался в её тело, и, похоже, Лене нравилось это. Я хотел её до боли, хотел почувствовать её не только языком, нуждался в её прикосновениях. Я сел, подогнув под себя ноги, развёл её бёдра шире, потянул на себя.

– Презики у тебя есть? – выдохнула Лена.

Я замотал головой, уже прицеливаясь, но она свела колени, преграждая мне путь.

– Нет, так не пойдёт, Саш.

– Ничего не будет. Я проконтролирую, – почти что взмолился я.

– Может, у Машки где есть? – повела головой Лена, напоминая моему больному мозгу, где мы находимся.

– Ну что ты такое городишь? – рассердился