Новобранцы холодной войны - Ирина Владимировна Дегтярева

«Меня вели от квартиры? Взяли агента? Кто сдал? А главное, кто схватил? «Асаиш» [27]? Или американцы? Или просто полиция?» Эти мысли ходили стремительно по кругу, но на каждом очередном витке обретали только дополнительные все более страшные нюансы, о которых и думать не хотелось.

После недолгой дороги его вытащили из машины, головы не давая поднять, куда-то провели. Лязгали металлические двери, он видел только решетки перед собой, их нижнюю часть. Явно тюрьма.

Первый знак, давший ему хоть робкую надежду, пришел в лице двух десятков курдов, от которых разило потом, табаком и рынком. Когда Мансура толкнули в камеру, там они его и ждали. Вернее, совсем не ждали, начали ворчать, что и так уже дышать тут нечем. О чем думают эти… Далее следовала масса изощренных нецензурных эпитетов в адрес полицейских. Полицейских! Мансур воспрял духом. Просто облава на торговцев с базара, а он случайно попал под раздачу?

Прошел час, другой… Добавлялись новые страдальцы, которых вталкивали в камеру. Те, кто успел сесть на пол у стен, оказались в выгодном положении, новоприбывшим уже приходилось стоять.

Мансур устроился рядом с толстым дядькой, который тихо бормотал себе под нос ругательства и считал, сколько потерял прибыли за сегодняшний день, сетовал, что товар растащат и что творится беспредел…

— А что, часто торговцев вот так хватают? — вывел его из циклического сомнамбулического состояния Мансур.

Дядька отмахнулся. Но все же ответил:

— Все террористов ищут, а под это дело хватают ни в чем не повинных людей, и товар у нас пропадает. Одни убытки. И так народ еле выживает после всех этих войн.

— И когда выпустят? Я-то вообще не понимаю, как под раздачу попал. Шел по улице, схватили…

— Утром, дольше не держат. Документы проверят и отпустят. — Торговец еще поворчал минут десять и захрапел, откинув голову на стенку.

Окончательно Мансур не успокоился. У него не пропадало ощущение обреченности. Он не мог откинуть эти тягостные предчувствия.

Ночью новых задержанных больше не приводили, наоборот, периодически из камеры выдергивали по одному. Обратно они не возвращались. Это можно было расценивать двояко. Но окружающие Мансура мужчины тревоги не проявляли. Из разных углов камеры раздавался молодецкий храп. Мансур пытался тоже поспать. Но в голове аж звенело от бессонницы и страха, разъедавшего здравый рассудок, как серная кислота.

К рассвету, слабо проникшему в два зарешеченных оконца под потолком, в камере оставались трое, в том числе и Мансур. Надежды таяли с количеством задержанных.

Документы у Мансура при себе были. Их изъяли, так же, как у сокамерников. Однако в паспорте ни слова не упоминалось о Турции, где он родился. По тем документам, что у него вытащили из кармана полицейские, он родом из Киркука. Обычный местный курд, слыхом не слышавший ни о РПК, ни о чем таком. По легенде, сын сапожника из Киркука, приехавший в Эрбиль за материалами для отцовского производства. Все реально — и сапожник существует, и по документам все совпадает. Только его сын на самом деле воюет в рядах РПК уже много лет, поэтому даже соседи не вспомнят, как он выглядит. Не опознают. За это Мансур особо не беспокоился. Однако именно тут ждал подвох…

Когда его вытащили из камеры, чтобы поднять для допроса в кабинет дознавателя, в камере оставался только один курд. Они поглядели друг на друга прощально и тоскливо. Оба понимали, что неспроста их задержали дольше остальных. Что-то не в порядке с документами.

За дверью камеры Мансуру надели на руки, заведенные за спину, наручники и так и повели. Сесть у дознавателя не предложили. Сидящий за письменным столом человек не собирался долго с ним разговаривать. Поглядел на Мансура через стекла квадратных дымчатых старомодных очков и записал что-то в бумагах, лежащих перед ним.

— Имя-фамилия?

— Селим Диджле.

— Ты лжешь!

— Вы же видели мои документы. Что вам еще нужно?

— Правду. Тебя, наверное, свои не успели предупредить. Но пять часов назад в перестрелке был убит Селим Диджле. И как нам стало известно, он боевик РПК. Как и ты, судя по всему.

— Судя по чему? — Мансур выглядел чуть недоумевающим, но абсолютно спокойным, как человек, уверенный в своей правоте и в подлинности документов. — Я Селим Диджле. Я-то в этом не сомневаюсь. Чего еще надо вам доказывать? Вы незаконно меня задержали, не имея на то никаких оснований, и вы за это ответите! Мало ли однофамильцев.

— Нет, дорогой мой, — дознаватель встал и двинулся к нему, — ликвидированный боевик сын сапожника из Киркука. Его отца уже задержали и допрашивают. Может, у него было два сына с одинаковыми именами?

— Это какая-то чудовищная ошибка и провокация. Мой отец ни в чем не виноват! И если какой-то боевик выдавал себя за меня… Может, они украли мои паспортные данные? И вообще, я понятия не имею, кого вы там убили. Не удивлюсь, что так же незаконно, как провели вчерашнее задержание. И все эти невинные люди, что сидели со мной в одной камере… Вы пожалеете об этом.

Дознаватель ударил его наотмашь по лицу. Но Мансур внутренне был готов к этому и даже устоял на ногах. Ему не хотелось, падая, удариться головой и потерять контроль над ситуацией. Руки-то в наручниках. Однако его «устойчивость» разозлила дознавателя. И посыпался град ударов в живот, в грудь, по лицу. Мансур напрягал мышцы, как бы случайно, едва заметно поворачивал корпус во время очередного удара так, что кулак дознавателя шел по касательной. Привыкший получать тумаки от тренера, Мансур не испытал слишком сильной боли, такой, чтобы мозг начал отключаться.

«Неужели Селим в самом деле погиб? Это совпадение? Чудовищное совпадение или меня задержали вследствие его гибели? Как Секо мог его отпустить куда бы то ни было, когда я в то же время находился на территории курдов ДПК?» — Мысли прыгали между вспышками боли, причиняя еще большую боль отсутствием ответов и понимания линии поведения. Хотя для него единственная линия поведения — это настаивать на своем и отпираться от всего, что ему пытаются навязать.

Если задержали отца Селима, возможна очная ставка. Как старик-сапожник себя поведет? «Узнает» ли сына? Один Всевышний ведает. Мансуру оставалось полагаться только на Него. И он мысленно начал читать суры Корана:

«Не говорите о тех, кто погиб на пути Аллаха: “Мертвецы!” Напротив, они живы, но вы не ощущаете этого». «Воистину, мы принадлежим Аллаху и к Нему вернемся».

На этих двух аятах из «Аль-Бакары» его словно замкнуло. Он их повторял раз за разом.