Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

цветом глаз, белые перчатки до локтя и белый полупрозрачный палантин, наброшенный поверх обнаженных плеч. Русые волосы были собраны и уложены в высокую прическу с вплетенными тонкими нитями жемчуга, открывающую стройную шею. То, что дочь Аристарха Леонидовича красива какой-то юной, девичьей и в то же время женственной красотой, я отметил еще при первой встрече, но сейчас, на фоне множества столь же юных красавиц, она удивительным образом казалась почти совершенно прекрасной, словно сказочная принцесса в окружении своих фрейлин. Машенька улыбнулась и прошла в гостиную; перед ней расступались. Она подошла к одному из кружков своих соучениц и оживленно заговорила с ними, обмахиваясь белым кружевным веером; ей отвечали, но мне показалось, что все как будто бы отстранялись от нее на полшага.

– Не глазей, – толкнула меня в бок Вера. – Ты прямо вытаращился.

– Ничего подобного, – возразил я. – Просто удивляюсь, что не вижу среди гостей Вольдемара.

– Он не любит внимания к себе, – ответила Вера, – и придет в последний момент.

И действительно: распорядитель громогласно пригласил всех в Бальный зал – я как раз успел залпом опрокинуть третий бокал превосходного проссеко, – когда среди гостей появился Вольдемар, в черной манишке под угольно-черным фраком, черных перчатках и гладко зачесанными назад длинными волосами, избавившийся ради праздника от своей старой бейсболки. Объявили начало бала; тапер разыграл вступление к полонезу, и тут возникла заминка: Аристарх Леонидович так и остался стоять на террасе, а потому неясно было, кто составит первую пару; в итоге впереди встали Машенька с Филиппом. Я взял за руку Веру; грянули громовые аккорды, и все чинно двинулись парами друг за другом по периметру Бального зала, переглядываясь немного смущенно и стараясь не сбиться с шага. Бравый усач в мундире вел во всех смыслах блестящую директрису Изольду; она улыбалась сверкающими розовыми губами, а в скулах отражались огни люстры под потолком. Вольдемар шел в паре с прехорошенькой брюнеткой в персиковом платье, глядя перед собой с выражением легкой брезгливости на лице.

– Кажется, ему не нравятся девушки, – шепнул я Вере.

– Предположу, что нравятся, только несколько специфическим образом.

– Похоже, ты чего-то не договариваешь.

– Ах, мой дорогой, это Усадьба Сфинкса, тут все чего-то не договаривают.

На исходе второго круга в зал вошел Граф, бледный, с влажными волосами, но безупречно подтянутый, в сером парадном кителе, украшенном алыми погонами с вышитой монограммой «АЭ» и в брюках с широкими алыми лампасами. В Большой гостиной у стены выстроились сумрачные фирсы. Граф чуть растерялся сначала, но быстро сориентировался, увидел в углу длинную и сухую, как палка, классную даму из Пансиона, и в паре с ней пристроился к общей процессии. Когда мы проходили мимо широких дверей в Большую гостиную, я увидел, что Аристарх Леонидович все так же стоит в одиночестве на террасе с трубкой в зубах, окутанный табачным дымом и чадом от пламени факелов.

Я опасался, что бал будет проводиться в строгом соответствии с канонами и что тогда я вряд ли справлюсь с мазурками и кадрилями, но, как и в случае с парфорсной охотой, мероприятие оказалось ближе к косплею, чем к реконструкции. После полонеза объявлен был вальс, а потом сразу еще один, и под Штрауса я станцевал один тур с Верой, а когда зазвучал Шуберт, пригласил худенькую княжну Юлию Абамелик-Лазареву, которая оказалась веселого нрава и радостно пискнула, едва я приобнял ее за талию. Граф с бесстрастным лицом кружил в танце свою сухощавую партнершу; несколько раз я ловил его неприязненный взгляд, и в итоге, улучив момент на кружении, слегка, но отчетливо подтолкнул меж лопаток плечом.

– Покорнейше прошу извинить мою неловкость!

Я чуть поклонился; Граф злобно зыркнул и умчал свою даму в другой конец зала.

Туры вальсов следовали один за одним с небольшим перерывом. Филипп ангажировал Веру почти что на каждый танец, лишь единожды провальсировав с Машенькой, которая пользовалась успехом у курсантов Дворянского кадетского корпуса. Она танцевала легко, двигалась с непринужденной уверенностью, а я не без удовольствия потанцевал с очаровательной графиней Дарьей Боде-Колычевой и совсем юной маркизой Паулуччи, пытавшейся во время вальса рассказать мне, каким непростым был в ее жизни период два года назад, когда она училась в девятом классе. В перерывах я пару раз наведался в Большую гостиную, угостился шампанским с подноса Дуняши и подмигнул стоявшему у стенки Петьке, на что тот ответил улыбкой голодного крокодила.

Меж тем распорядитель бала громогласно объявил белый танец, чем вызвал определенное оживление среди уже немного уставших гостей. Кадеты выстроились по росту, как на плацу; наши воспитанники рядом с ними смотрелись парижской богемой. Никита был ангажирован первым; Филипп вежливо принял приглашение миловидной девочки в белом платье, Василия Ивановича увлекла рослая баронесса Изольда, выше его на целую голову. Я заметил, как Вольдемар резко отказал графине Боде-Колычевой – мне показалось, что та едва не заплакала, – а за Эльдара, с аристократичной небрежностью ослабившего галстук-бабочку и напустившего на себя демонически-индифферентный вид, развернулась настоящая конкуренция, едва не перешедшая в ссору. Я наблюдал за тем, как две пансионерки в бежевом и голубом, стиснув веера, что-то выговаривают друг другу, и не сразу заметил, что через зал ко мне направляется Машенька. Гладкий корсет туго охватывал стройную талию; длинный шлейф платья она перекинула через руку, а струящаяся легкая ткань юбок не скрадывала выразительных очертаний широких и стройных бедер. Паланкин больше не прикрывал прямоугольный вырез глубокого декольте на равнинно-девственных просторах груди, почти лишенных намеков на возвышенности, и я смог рассмотреть необычную подвеску на тонкой серебристой цепочке: это был крупный перстень с ярким зеленым камнем, странное украшение, совершенно не подходившее к наряду по цвету и стилю. Она приблизилась решительным шагом, небрежно присела в легком книксене и произнесла:

– Позвольте мне иметь удовольствие пригласить вас на танец!

Взгляд синих глаз был уверенным, как и почти повелительный тон: мне показалось, что, несмотря на соответствующую случаю учтивость формы, примерно так же Машенька велела Дуняше бросить все, чтобы немедленно принести молока для ее лисицы.

– Увы и ах, – ответил я. – Сожалею, но моя бальная книжка расписана на год вперед.

Синие глаза в мгновение сделались ледяными. Машенька вздернула подбородок и отошла. Я опасался, что после этого ко мне подойти никто не решится, но, не успела еще Машенька вернуться на место, как чей-то веер коснулся моего рукава: управляющая Пансионом благородных девиц госпожа Брутцер смотрела на меня снизу вверх из-под полуприкрытых ресниц.

– Изольда, – представилась она, решительно сокращая дистанцию во время вальса и прижимаясь обширной грудью куда-то в область солнечного сплетения.

– Тристан, –