Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Сергей поставил пакеты перед креслом и сел на стул.

– Я привез тебе котлет из баранины, как ты любишь, и толченки. Ленка вчера до полуночи готовила.

Высохшее лицо с пустой глазницей на месте левого глаза оставалось обращено куда-то в сторону.

– Там еще вещи всякие: рубашки, майки, два спортивных костюма. Тот, что зеленый, я себе брал. Оказался большой.

Единственный глаз отрешенно смотрел поверх плеча Сергея, в серое осеннее небо за стеклом.

– Хотел поменять, но забегался. Суета. Сам ты тут как?

Сергей где-то читал о старинном обычае викингов, когда вдовы моряков выходили к морю и звали домой своих утонувших мужей. Сейчас он делал то же самое. Стоял на краю опустевшего отцова сознания и кричал в пустоту. Как будто забрасывал снасть в глубокую черную воду.

– Как он? – спросил Сергей санитарку. – Как будто еще похудел.

– Да, человек уменьшается, а сахар растет. Стараемся держать диету. Но иногда и инсулин подкалываем.

– А ночные припадки?

– Все по-прежнему. Виктор Васильевич говорит, что вряд ли здесь мы добьемся прогресса.

– Я привез кое-что. Мне кажется, это должно его заинтересовать.

Сергей достал из кармана куртки сложенные вчетверо листы, развернул их и положил больному на колени. Четыре ксерокопии из двенадцатого номера «Физиологии» за две тысячи одиннадцатый год.

– Пап, смотри, что я откопал. Твоя последняя. В соавторстве с дядей Витей и дядей Димой. Я прочел ее.

Пустой взгляд отца скользнул по листам и вдруг зацепился за строчку с названием. Лицо зарябило, как лужа под дождем. Тонкие пальцы задрожали.

– Не моя тема. Но насколько я могу судить, материал по-прежнему актуален, – продолжал Сергей.

Под тонкой серой кожей задергался кадык. Отец раскрыл рот, как будто собираясь что-то сказать? Неужели на этот раз получилось? Сергей почувствовал, как в заброшенных им в темноту небытия сетях что-то пошевелилось.

– Удивительно, как до этого никто не додумался раньше. Хочу показать этот материал Лешке. Теломеры по его части.

Прежде матовый тусклый глаз вдруг заблестел и сфокусировался на шее Сергея. Из черных вод безумия он вытянул свой улов. Тятя! Тятя! Наши сети… Сергей отодвинулся, вдруг узнав под маской из кожи острые черты мертвеца. ИДИ КО МНЕ.

Щеки как будто вдруг впали еще глубже, резко очерчивая нижнюю челюсть. Синие вены на шее вздулись червями. Утопленник затрясся в хриплом смехе, раскачивая коляску. Листы бумаги попадали с коленей на пол.

Он вернулся. Вновь оживший кошмар, убивший мать и забравший отца, теперь вернулся за ним.

Беги. Но только снова не свались в яму.

Сергей не мог пошевелиться.

Ты сам выбрал стихотворение, ты сам вызвал меня сюда из темноты. Я РАЗРЕШИЛ МЕНЯ ИСКАТЬ, НО НЕ НАХОДИТЬ.

– С вами все в порядке? – перекрикивая смех, спросила санитарка.

Одной рукой она держала отца за запястье, другой – прижимала его трясущееся тело к спинке кресла.

– Да. Извините, – пересохший язык с трудом ворочался во рту.

Отец давился смехом, кашлял и снова смеялся. Громче и громче.

– Он переволновался. Пульс не меньше ста сорока. Надо вколоть успокоительное.

– Конечно.

– Если хотите, приходите завтра.

Она развернула коляску. Толстая правая рука легко подхватила пакеты. Коляска покатилась в темноту коридора. Из коляски, ни на секунду не смолкая, летел громкий смех.

Оцепенение спало. Сергей поднялся на ноги. Он не мог больше находиться здесь. Как ребенок, вытянувший те проклятые сети, теперь он бежал прочь. Разрывающий, дикий, неудержимый смех из глубины коридора летел за ним вдогонку. И вместе с сумасшедшим отцом что-то смеялось внутри Сергея.

Алан Кранк

Ползущий

Зима в сороковом году началась раньше срока. С конца сентября задули пронизывающие ветра, споро зашевелились песчаные барханы, невидимые руки мяли их, вылепливали, постоянно меняя форму. Потянулись на восток цепочки следов. Стада диких ослов, газелей, верблюдов мигрировали прочь от суровых зазимок. Высохли и растрескались глинистые такыры, а ведь совсем недавно тут были болота и скот щипал сочный хумыль, дикий лук. По утрам Болд прикладывал ладонь козырьком к лохматым бровям и озирал волнистый горизонт пустыни Гоби. Щелкал языком многозначительно, и пятилетний сын выбегал из дома, чтобы похмыкать и пощелкать вместе с ним. За тонкую шею Болд ласково звал сына «орчуулах» – «тушканчик».

– Теперь, считайте, до апреля мерзнуть, – эти слова адресовались советским гостям, чете Александровых. Палеонтолог Богдан был тощим и нескладным, сохранившим к тридцати шести годам какую-то детскость в чертах лица. Геолог Алена – крупная и красивая, с толстыми косами и горделивой осанкой.

«Царица, – ласково говорил Болд про себя, – зря они цариц постреляли».

Болда не волновала политика, но глубоко верующий председатель Пелжедиин Гелден нравился ему больше, чем уничтоживший монастыри маршал Чойбалсан.

Гости ели бараний ливер, запивали кумысом.

– Жан, – сказал Александров, утирая рот. Так он сокращал мудреное для русского слуха имя Болда – Жанчивдворжийн, – зря мы, что ли, тащились из Улан-Батора? Нам трех недель хватит, а одежда у нас теплая и спальники на меху.

Здесь, в поселке, заросшем тамарисками, возле щебечущего родника, пустыня не казалась чем-то страшным, губительным.

Но сорокапятилетний Болд знал, что такое зима среди обнаженных горных пород, песка и меловых отложений. Когда ураган взъерошивает свои рассыпчатые богатства и из быстрой тьмы может явиться что угодно.

– Зачем они приехали? – улыбаясь, наливая кумыс в чашки, спрашивала по-монгольски супруга Болда. – Чтобы пропасть, как другие?

Болд прикрывал веки и говорил заученно, не без удовольствия:

– Для всестороннего изучения условий формирования месторождений важнейших полезных ископаемых на территории МНР. Ну и кости драконов ищут…

– Для палеонтологов, – вещал, захмелев, Богдан, – Гоби – рай. Двести миллионов лет тут была суша! Морские ингрессии пощадили важнейшие реликвии доисторических эпох, и, благодаря ветру, они ждут нас практически на поверхности.

«Мало ли что ждет на поверхности промозглой ночью, – учил Болда отец. И гобийские медведи или снежные барсы – не самые опасные хищники, что могут повстречаться человеку в каньонах и на равнинах».

– А палеоландшафты! – Богдан поворачивался к жене. – Это же просто слоеный торт!

Алена болтала меньше, толкала локтем, кивала на мясо: закусывай! За кумысом следовала наливка из красных ягод, которые даровали людям стелющиеся по кочкам кусты.

Опрокинув три чашки, Богдан рассказывал заново об американской экспедиции к Шабарак-Усу, о сенсационных находках, скелетах и кладках яиц динозавров.

Болд поглаживал бороду.

Что-то там стряслось у ученых на советской границе. Органы задержали руководителя Александровых, профессора Грановского, который должен был прибыть в столицу республики днем позже супругов. И зоолога задержали, и скульптора-реставратора. Богдан заверял, что это нелепая ошибка и