Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Но Олег видел только близнецов Бровкиных, которые ковырялись в песочнице, невзирая на мелкий дождь.

Олег прислушался. В соседней комнате было тихо. Наверное, Марина спит. Когда не спит, включает телевизор, чтобы Олег не слышал, как она плачет, но Олег все равно слышал. Он мог бы войти туда, вместе им, наверное, было бы легче, в горе, не только в радости, но эту идею пришлось отбросить после первых неудачных попыток утешить ее хоть как-то (ты, мудак, разве не понимаешь, теперь нас все равно лишат прав, опека отберет у нас ребенка, потому что ты мудак, куда ты смотрел, дебил, я тебя сама лишу, я тебя ненавижу, ненавижу тебя, мудака, зачем тебе вообще глаза, зачем тебе семья, зачем ты вообще живешь, пошел вон).

Маринка закрылась в спальне, оставив в распоряжении Олега детскую, где все напоминало о том, какой он мудак безглазый.

Она подчеркнуто старалась с ним не встречаться, и Олег покорно принял правила игры, не выходил из комнаты, если слышал, что Марина возится на кухне или в ванной.

Сейчас он воспользовался паузой, прокрался на кухню, как вор. Сделал бутерброд, съел без аппетита. Возвращаться в Мишкину комнату было невыносимо, но уходить от дома далеко не хотелось. Казалось, он пропустит что-то важное, звонок, письмо, визит участкового, какой-то знак – все что угодно.

Все же Олег оделся, вышел на улицу, вздрогнул от сырого ветра. Температура опускалась все ниже.

Он сел на пустую скамейку, смотрел на Бровкиных в песочнице, на их покрасневшие носы, обветренные губы, и старался ни о чем не думать, потому что мысли были одна другой страшней.

Близнецы сосредоточенно и тихо рыли какую-то яму. Хотя, строго говоря, Бровкины вовсе не были близнецами – девочка родилась раньше мальчика года на три. Но до того казались похожими их невыразительные, лишенные хоть какого-то детского обаяния лица, такие они были долговязые, длиннорукие, одетые не плохо, не бедно, но как-то одинаково безвкусно, что все называли их близнецами.

Бровкины были обязательным элементом окрестных дворов. О них судачили, все их знали, даже Олег, хотя больше по рассказам жены, которая без конца возмущалась их неприкаянностью.

Мать Бровкиных работала где-то вахтой, и за ними присматривала специально выписанная из деревни бабка. Увлеченная открывшимся миром телесериалов и лишенная всякой паранойи городских родителей, бабка честно выполняла свои минимальные обязанности, но в остальное время Бровкины бегали, где хотели, и несчастными не казались, хотя и счастливыми тоже.

– Так и надо, – говорил жене Олег. – А то растим, как в теплицах. Мы в детстве во дворах играли, а теперь – что?

А теперь он так не думал.

Олег моргнул и понял, что Бровкины уже давно ничего не копают, а смотрят на него пристально и молча.

– Потеряли Мишку? – вдруг спросила девочка. В голосе ее не было ни интереса, ни обвинения. Она констатировала это, как в новостях констатируют крушение поезда. Никаких эмоций, голый факт. И потому Олег просто кивнул.

Бровкины переглянулись между собой. И девочка снова спросила, только теперь у брата:

– Расскажем ему?

– Вы что-то знаете? – вскинулся Олег, вздрогнув всем телом, словно можно было уже бежать куда-то, не теряя драгоценных минут.

– Нет, мы ничего не видели, – протянул мальчик. Даже голоса их были одинаково бесцветны. – Но знаем, кто может знать.

– Кто?

Близнецы замолчали, сканируя его взглядами. Олег сидел смирно, боясь спугнуть. Подсказка, намек, подойдет что угодно, он уцепится за эту нить во что бы то ни стало и пройдет по ней до конца.

– Знаете, где корабль?

Еще бы он не знал. Площадка с кораблем! Мишка канючил об этом корабле каждый раз, когда они выходили на прогулку. Сделан он был и правда здорово: мачты-столбы, горки-трапы, каюты-скамеечки. Но находился корабль в парке, в соседнем квартале, и тащиться туда было лень. Неужели Мишка решил сбегать туда один?

– Там есть домик. В углу, его не сразу заметишь, – продолжил мальчик. – Приходите в этот домик ночью, когда темно, и ждите.

Олег встал, не совсем понимая, что делает, шагнул к близнецам. Ему захотелось схватить за ноги их обоих и трясти, трясти с силой, вытрясти всю эту дурь, эти злые шутки, подсмотренные, вероятно, в каком-нибудь бабкином сериале.

– Что за игры? – прошипел он.

Но близнецы смотрели на него снизу вверх без всякого страха, даже с каким-то недетским скепсисом.

– Никакие не игры, – сказала девочка, вытирая нос грязной перчаткой. – Не хотите, можете и не ходить. А если пойдете, то не бойтесь. Он вам ничего не сделает.

– Кто «он»?

– Хозяин.

– Какой еще хозяин? – опешил Олег.

– Ну, – девчонка задумалась. – Вот вы смотрели «Тоторо»?

– Какого еще торото?

– Мультик такой, – пояснил мальчик. – Японский.

– А-а-а. Ясно, – Олег потерял к разговору интерес, осаживая себя. Это просто дети. Они никому не желают зла.

– Мультик. Я понял, – сказал Олег. – Всего хорошего.

– До свидания, – вежливо попрощались Бровкины.

– Зря вы не верите, – крикнула девочка в спину. Олег вздрогнул, но не обернулся.

За окном давно стемнело, но что значило «ночью»? Ночь – это когда? Он бросил взгляд на телефон: двенадцатый час. По опыту он знал, что ночь у детей может начинаться когда угодно, у Мишки она начиналась как-то внезапно, с ранней осенней темнотой, или, наоборот, могла не приходить почти до утра, если в планах значились мультики, а в руках оказывался планшет.

Но Бровкины были старше Мишки, уже ходили в школу, значит, день от ночи отличали.

Олег обдумывал слова близнецов. Сначала они казались ему чушью, не стоящей внимания. Но дети могли назвать Хозяином кого угодно. Что, если Хозяин – реальный человек, подонок, мразь? Руки сами сжались в кулаки.

Он лежал на узкой Мишкиной кроватке, слишком короткой, неудобной. За стеной заиграла набившая оскомину заставка телешоу. Телевизор не умолкал с тех пор, как он вернулся. Олег выучил сетку вечерних передач наизусть.

Через час Олег вышел из комнаты, прислушался по привычке, но не услышал ничего, кроме тупого искусственного смеха, сопровождавшего каждый выпуск программы, против воли представил, как Маринка плачет, слушая этот дебильный хохот. Он задохнулся от горечи и ненависти, обращенной внутрь, на себя. Поколебавшись, взял на кухне небольшой нож, записку оставлять не стал.

К встрече с Хозяином следовало хоть как-то подготовиться. Кем бы он ни был.

Все будет хорошо, сына. И только так.

Он шел по ночной улице, представляя, как шел к кораблю Мишка. Он еще смешно путался в расстояниях и времени. Тетя в поликлинике делала мне укол долго, наверное, три