Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Вот так. Смотри, – сказало это существо, и язык шевельнулся, голова дернулась, ударяясь о стенку, издавая тот самый костяной звук.

Палец сам нажал кнопку. После света темнота вокруг на миг стала кромешной, и Олег испытал облегчение, что видеть больше не нужно.

Голова затряслась как-то само собой, против воли. Все это была какая-то дикость, но в эту дикость он уже был втянут по уши.

– Нет-нет-нет, – повторял он.

– Успокойся, – запищали с лавочки. – Можно помочь. Левый глаз матери. Правый – отца, – настойчиво повторил пупс. Олег услышал стук-стук и отчетливо представил, как тот ударился о стенку круглым затылком.

– А зачем тебе глаза, мудила? Ты же своего ребенка не видишь.

Они с Маринкой пили водку. Та была слишком теплая, но сладкая, приятная на вкус. Скользила внутрь змейкой, ничуть не обжигая горла.

Олег кивал, соглашаясь, а потом вспоминал, почти плача:

– Один же твой нужен, Марина, – он слезливо и пьяно тянул это «а-а-а», упрашивая ее.

– Обойдешься, – хохотала Маринка, опрокидывая стопку за стопкой. – Свои давай.

– Это я его таким воспитала, – в кухню вошла мать. Как обычно, в турецком халате с розами, губы брезгливо поджаты, – без яиц. Резал-резал, живодер, а глаз себе вырезать не может.

Они засмеялись обе, их лица слились в одно, Олег почувствовал, что не может дышать, тело затряслось крупной дрожью. Он проснулся в испарине, лежа на полу детской, вцепившись обеими руками в Мишкиного медведя. Голова не поднималась, чудовищно пахло спиртом и какой-то кислятиной. Рука нащупала гладкий стеклянный бок. Олег с трудом различил этикетку: вино. К горлу подступил комок омерзительной отрыжки. Вино. И еще водка.

Ни Олег, ни Маринка не испытывали нездоровой тяги к алкоголю, но в шкафчике на кухне всегда стояла пара бутылок крепкого и не очень на случай гостей или просто внезапного желания немного расслабиться простым и безотказным способом.

После встречи в домике Олег забрал из шкафчика все, что там было: полбутылки вина и непочатый пузырь беленькой. Закрылся в комнате у Мишки и начал готовиться, морально и физически.

Учиться на ветеринара назло матери с ее брезгливой тягой к животным – такое мог придумать только инфантильный подросток, одолеваемый духом противоречия и гневом. И после школы, ощутив некоторую свободу выбора, он распорядился ею как-то совсем неумно. Желая преодолеть нелюбовь к братьям меньшим, а на самом деле – влияние матери и досадить ей хотя бы таким способом, Олег подал документы в ветеринарную академию, выдержал экзамены и поступил.

Сжав зубы, он проучился почти все пять лет, ненавидя то, что приходится делать, и маясь. Животных он так и не полюбил, дисциплины – тоже, но хотя бы научился смотреть на зверей без боязливого отвращения. Когда до окончания оставалось чуть меньше года, мать внезапно скончалась от сердечного приступа. Механически целуя ее в лоб на похоронах, Олег вдруг понял, что сражаться больше не с кем, а уж доказывать кому-то что-то тем более. Под всеобщее недоумение забрал документы и впервые вздохнул с облегчением.

Вскоре он продал маленькую квартиру, переехал в другую, занялся изучением инвестиционных рисков и финансовых рынков, встретил Марину, и все забылось, как дурной сон.

А теперь снова всплыло. Остаточные знания – так, кажется, это называется.

Он засмеялся: пора их проверить. Когда решил, что готов, отправился в ванную. Телевизор из соседней комнаты пищал на одной ноте. Стояла глухая ночь. Олег встал напротив зеркала, достал нож. Продезинфицировал лезвие водкой, остатки выплеснул в горло. Та обожгла пищевод, разлила по венам кураж: давай, парень!

– Я иду, сына, – сообщил Олег помятому мужику в зеркале. – Все будет хорошо, и только так.

Дело почему-то казалось простым. Резать одну плоть или другую, какая разница. Из курса лекций он помнил историю о медике, который прооперировал себе аппендикс. Так что все возможно. Он стоял у зеркала чрезмерно долго.

– Давай-давай, мудила, – подбадривал он мужика. – Это ради сына.

О том, что делать с тем, вторым, глазом, Олег пока решил не думать. Жаль, что водки больше нет.

– Ты и так пьян сверх всякой меры, – заметил мужик из зеркала.

– Завали! – приказал ему Олег. Мужик послушался. Потом Олег взял в одну руку нож, а другой так низко оттянул нижнее веко на правом глазу, что стала видна влажная красная кромка. Мужик поднес белое керамическое лезвие к глазному яблоку и чуть-чуть надавил на слизистую, как бы пробуя на прочность. Надо подковырнуть его, быстро и резко, все! Руки тряслись, ладони потели, и никак не получалось нажать, надавить с нужной силой. Не сдаваясь, он пробовал снова и снова, то медленно поднося лезвие, тыча легонько, примериваясь, то размахиваясь, но рука предательски останавливалась, тормозила у самого финиша. Олег дышал мелко и часто, чувствуя, как подкатывает к губам проглоченный винно-водочный коктейль. Мужик напротив согнулся над раковиной в рвотных позывах. Он смотрел, как стекает слизь по грязной эмали, и думал о том, что так же медленно, но неуклонно течет в бездонный водосток время, унося с собой его мальчика глубоко-глубоко в небытие. Лицо мужчины в зеркале расползлось, он выронил нож и заплакал, некрасиво, по-бабьи сморщившись.

Они прижались друг к другу потными лбами.

– Прости, Мишка, – прошептал Олег. – Прости, малыш. Я не могу.

Только на голубом, а точнее, на синем глазу можно было решить выколупать себе глаз кухонным ножом. Только полному мудиле могла прийти в голову подобная мысль. Спустя несколько часов Олег смотрел все на того же мужика. Один глаз у мужика покраснел и слегка воспалился. Оба глаза выглядели отвратно, что неудивительно. Олег умыл их холодной водой, собрал мусор, оделся и снова оказался на улице, в ноябрьском жидком утре, едва отличимом от ночи. Но надо привести себя в порядок. Аптека, душ, кофе.

Олег поднял воротник повыше, с похмелья колотило, голова отказывалась работать. Все произошедшее казалось бредом. Вероятно, он начал пить, не выходя из дома, все остальное – пьяный сон. Он машинально дотронулся до глаза, веко отозвалось саднящей болью.

Олег повернул к сияющему кресту аптеки и сразу за углом налетел на какую-то маленькую старушку.

– Глаза разуй, алконавт.

– И вам доброе утро, – процедил Олег.

За женщиной на некотором расстоянии, подчеркивая свою полную обособленность от мира, шли две маленькие фигурки близнецов Бровкиных. Олег остановился, словно увидел призраков. В голове точно заворочались, завертелись какие-то механизмы, подкатила тошнота.

– Пришел? – спросила девочка, поравнявшись с ним.

Олег оторопело кивнул, вчерашнее возвращалось к нему во всей полноте, захлестывало волнами прибоя. Запах шерсти, зверя,