Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Олег оторопел. Мишкины бледные губы растянулись в улыбке, держа медведя за лапу, он обернулся и повторил:

– Папа, я есть хочу.

Олег подхватил сына на руки, прижал к себе, стараясь не смотреть в глаза Вафле, гадая, видит ли Мишка того же Вафлю, что и он.

На кухне в неработающем холодильнике нашелся только сгнивший помидор и покрытый бархатом синевы сыр.

– Гадость, – сказал Олег, захлопывая холодильник. – Мы сейчас в магазин пойдем. Или кафе. Там всего возьмем, что захочешь. А потом сразу домой, к маме… – Олег осекся, вспомнив неподвижное тело.

– Папа, а ты что, теперь пират? – поинтересовался Мишка.

– Ага. Записался на корабль. Наверное, скоро уплыву далеко-далеко.

– Как далеко? Дальше, чем Африка?

– Дальше. До Луны и обратно, – вздохнул Олег. Собственное будущее он представлял плохо, но однозначно не в радужных тонах. – Буду искать тех, кто тебя сюда привел. Помнишь, как сюда попал?

– Была тетя. С девочкой, – пожал плечами Мишка. – Мы шли куда-то, а потом я помню уже здесь.

– И где эта тетя? Когда она приходит?

– Я не знаю, – Мишка зевнул. – Она была потом еще, а потом перестала. Наверное, целый год уже не приходила.

Олег задумался, высчитывая, сколько времени это может быть в реальности.

Мишка снова шмыгнул носом.

– Ну-ну, сына. Ты молодец! – Олег потрепал Мишку по голове. – Я найду эту тетю с девочкой, это я тебе обещаю!

– Так девочка здесь, – Мишка поднял глаза, зеленые, как у мамы, на исхудавшем лице казавшиеся в два раза больше.

– В смысле – здесь? – опешил Олег.

– Мы с ней разговаривали сначала через двери, потом она перестала отвечать.

Олег почувствовал, как холодеют руки, от пальцев к локтям, и вспомнил о второй двери.

– Только сначала я зайду, ладно? Ты жди.

Одинаковые двери открывались одним ключом. Олег осторожно заглянул в комнату – она была такая же пустая, и запах здесь стоял такой же: больной и мерзкий, только вместо матрасов к стене приткнулась кроватка, и с первого взгляда было видно, что лежащая в ней девочка мертва. Олег узнал белые сапожки, вспомнил малышку с площадки и не смог вздохнуть.

– Не смотри! – прошептал он, заслоняя собой проем, но Вафля и вслед за ним Мишка уже пробрались внутрь и тоже смотрели на девочку.

Мишка пожал Вафлину лапу, что-то прошептал в плюшевое ухо, и Вафля замер, потом разбежался и запрыгнул на кровать, завозился там, подлезая под неподвижные пальчики, устраиваясь, как в шалаше. Он посмотрел на Олега из этого укрытия, внимательно, словно что-то говоря, но языка у него не было. Правая глазница отдалась резкой, пронизывающей до темечка болью, и оба глаза, правый карий, Олега, и левый зеленый, Маринкин, выскользнули, упали на пол блестящими шариками, и изо рта выпал зуб, и Вафля снова стал Вафлей, мягким шоколадным медведем.

– Пока, Вафля, – грустно попрощался Мишка.

– Не смотри, – вскрикнул Олег, все пытаясь уберечь Мишку, хотя было поздно уже уберегать то, что не уберег до этого, за чем недосмотрел, что не предвидел.

– Пап, ты чего? – спросил Мишка. – Ты же говорил, мальчики не плачут.

Они спустились в пустой, заросший сорной травой двор. Олег крепко прижимал к себе сына. Во дворе он остановился, пытаясь сообразить, в какой части города они находятся.

– Я сейчас, погоди, – он опустил Мишку, доставая телефон.

Еще до того, как он кликнул по иконке приложения, послышался шум мотора, захлопали дверцы, Олег оторвался от экрана и замер. Из автомобиля выскочил неприятный следователь, кто-то еще, но Олег смотрел и видел только Марину. Ты жива, моя девочка, и все хорошо.

– Это он! – закричала она высоким надсадным голосом. – Миша!

И потом снова: «Это он!»

Олег улыбнулся, Мишкина рука выскользнула из его руки, и Олег смотрел, как сын идет к маме, и та бежит навстречу, распахивая руки, и на это можно было смотреть бесконечно, и это было последнее, что увидел Олег своим левым глазом, прежде чем кто-то схватил его, грубо заломил за спиной руки, ударил в затылок, и он больно приложился скулой к холодной скамейке. Его держали крепко, но Олег все пытался повернуть голову так, чтобы увидеть, как жена обнимает сына.

Ксения Кошникова

Ванькина любовь

Обретаюсь ни живой и ни мертвый. Пугало бесприютное, в Бога плевок. Зрю в грядущее мутным оком. Тьма внутри и темнота во вне. «Любовь победит», – шепчет голос бесплотный в самое ухо. Гоню его прочь, глумливым смехом давлюсь. Вместо смеха вырывается плач.

I

Ванька Шилов боязливо мялся у входа в подземную чернь. Из провала дышал холод, пахнущий смертью и тленом, лез под рубаху, смрадным языком пытаясь уцепить за лицо. Беда привела Ваньку на Лысую гору к проклятым руинам. А иначе и не ходят сюда. Вчера были у Ваньки невеста, мечты и вера в Господа Бога. Сегодня нет ничего, отняли все, выжгли душу каленым железом, залили в дыру злость, опустошенность и страх.

Прожил Ванька на свете длинную жизнь, целых восемнадцать годов, уродился в отца – крепким, рукастым, светловолосым. Отец у Ваньки большой человек, не смерд-землепашец, не холоп, а купец. Дело горбом своим поднял, каждую копейку берег, корки плесневелые грыз, а выбился в люди, восковую торговлю завел, всю округу подмял. Сызмальства Ванька при отце по торговым делам: в Новгороде Великом иноземных купцов повидал: горделивых франков и свеев, бухарцев в длинных халатах, с диковинными горбатыми лошадьми в поводу, любовался в Москве на белокаменный кремль, волок ушкуи на перекатах, бесов лесных серебром отгонял.

Вольная жизнь по сердцу пришлась. И вдруг прикипел. Жила в селе Марьюшка Быкова, станом тонкая, с улыбкой застенчивой, синие глазища озорными огнями горят. Занялось от того огня Ванькино сердце, ходил как чумной, забыл о делах. Встречи искал. Улучил время, душу настежь раскрыл. Боялся, откажет. Навеки запомнил Ванька Марьюшкино сосредоточенное молчание и робкое «да». Чуть не сполоумел на радостях, в охапку Марьюшку сгреб. Та завизжала, ладошками в спину затюкала: «Пусти, медведь окаянный, пусти». Ванька остепенился, перестал на гульбище ходить, руки с Марьюшкой не распускал, хотя иной раз и подмывало, гулящих баб-то он рано узнал. А тут как отрезало. Страшился нарушить хрупкую девичью честь, мысли проклятые гнал. Ведь она… она такая… эх.

Велел отцу сватов засылать. Тот ни в какую, дескать, не пара, богатую невесту найдем, есть на примете одна. Пущай не красавица, зато приданого тыща рублев. Чуть не подрался с отцом. Обещался из дому уйти. Сдался отец, единственный Ванька наследник, некому больше торговлю вести. Сестренка младшая – Аннушка –