Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Так и не дождался.

Я закрыла ноутбук. Прошлое мертво, а будущее… будущее – это Вадька.

Боль в виске, так до конца и не утихшая, вдруг встрепенулась, вонзила в кость горячее острие так, что я аж зубами заскрипела, – а потом раз, и пропала. И сразу стало хорошо и холодно.

Зря я, наверное, заставила психолога снять шлем. Но она просила никому не говорить, и я не скажу. Пойдем лучше с Вадькой в игровую – кажется, пора мне с нашими мамочками посекретничать.

Ради наших детей. И ради нас.

– Ну как консультация седьмой, Сонечка?

Вздох. Побрякивание ложки в чашке.

– Как вам сказать?.. Она, конечно, закрывается. И очень похоже, что это все-таки фаза истощения, у нее нет сил бороться, нет мотива к чему-то стремиться, только пассивное сопротивление. Я ей составлю программу по реабилитации…

– То есть ты считаешь, это психосоматика? Пришли анализы, у нее падение гемоглобина до ста пяти, давление низкое, изменения в плазме – вот, глянь.

Шелест бумаги. Задумчивое «угу».

– Да, вряд ли только психосоматика. Сегодня пятница – пошлем ее в понедельник на полное обследование. Андрей Степанович?..

– Да, Сонечка, да… Я просто думаю, а не начать ли прямо сейчас и со всеми. Не нравится мне это. Три дня назад у второй и пятой плановые анализы показали подобную картину, но более смазанно, помнишь? Я думаю, надо их завтра с утра прогнать через полное обследование, причем каждую в отдельной лаборатории. Задействуем все, что есть.

– Вы думаете?..

– Я ничего не думаю, Софья Михайловна, но два и два легко складываются. Изменения в крови сразу у нескольких пациенток. Нарастающая скрытность. Дети… вы отслеживали игровую?

– Конечно, мониторинг же от и до! Да, агрессивное поведение усугубляется – конечно, качественно измерить его трудно, но я фиксирую проявления…

– Тем более. Отправим завтра всех на полную диагностику, а потом по результатам – консилиум. Напишете заключение?

– Напишу.

– Сонечка… у тебя все в порядке? На консультации перенервничала, отчего такая бледная?

– Все хорошо, Андрей Степанович, все штатно. Совершенно ничего выдающегося. Наверное, и впрямь переработала… А у нас тут рабочая спальня свободна?

– Свободна, но тебе, барышня, надо домой. Поезжай, отлежись, завтра будь к двум с заключением. Это приказ, ясно? Ясно, я спрашиваю?!

– Д-да… тогда до завтра, Андрей Степанович.

– До завтра, Соня… Обними там покрепче мужа.

– Д-да… Непременно!

Шаги. Шаги. Чей-то далекий смех, голоса.

И тишина.

Вадим Громов

Шарик

«Угадай, в какой руке шарик?»

Кряжевой налил себе третью стопку, забросил водку в рот, сглотнул. Отправил вдогонку колечко лука и ломтик селедки, принялся неспешно жевать, почти не различая вкуса.

– Слышь, мужик, э… У тя проблемы какие, не?

«Черный шарик – все кончится»

– Мужик, с тобой базарю, в натуре. Здесь от Темы рыло никто не воротит, слышь… А то сам огорчаюсь, и других, реально, огорчить могу.

Кряжевой повернул голову и цепко оглядел типа, настырно лезущего к нему в собеседники. Около тридцати лет, плюгавый, жидкие рыжеватые волосы зачесаны назад, впалые рябые щеки, наглые водянистые глаза. Черты лица хищные, но мелкие: точно не волчара, скорее – тощий, облезлый хорек.

Перевел взгляд ему за спину. Через столик сидел приятель Темы – явно среднеазиатских кровей, невысокий, мощный, основательно подзаплывший жирком. Короткие руки и ноги борца или тяжелоатлета. Стрижка под ноль, темно-карие, глубоко посаженные глазки, сплющенный нос, пухлые губы, дугообразный шрам на массивном подбородке, хорошо заметный даже в недельной щетине. Кряжевой машинально нарек его Батыром, на прошлой работе был похожий бугай с таким имечком…

– Че пялишься? – начал распаляться Тема. – Че, в натуре, не так?

«Красный – проигрыш. Согласен?»

Темноватая пивная «Козырная масть» – из памяти неожиданно выкатилось смахивающее на французское словцо «шалман» – пустовала на три четверти. За третьим, дальним угловым, из дюжины одноногих квадратных столиков прихлебывали недорогое пиво два пожилых субъекта с невыразительными лицами людей, предпочитающих искать гармонию с этим миром на дне полулитровой кружки. Они даже не косились в сторону Кряжевого, не то побаиваясь крепнущей злости Темы, не то были здесь завсегдатаями, и назревающее неподалеку выяснение отношений давно стало для них привычным, как скудный интерьер и плоховато вымытая посуда пивной…

Кряжевой хмуро улыбнулся. Пачка толщиной в мизинец, в которой преобладали тысячные и пятисотенные, якобы случайно показанная всем посетителям «Масти», сделала свое дело. Его не волновало, что задумали приятели – ограбить или взять на испуг, заставив оплатить их заказ. Главным было другое: своим напором Тема убивал остатки неизменных сомнений, помогая Кряжевому начать то, зачем он сюда пришел.

– Ты че лыбишься, урод?! – Тема расправил худые плечи, уперся ладонями в столешницу, навис над Кряжевым. – Борзого включил? Ща те будет, сука, симфония для очка с оркестром!

Сидящий на соседнем стуле Бесокрут поднял кустистую бровь, как будто интересуясь: «Долго еще с этим недоумком цацкаться будешь? Я жрать хочу».

Кряжевой торопливо выпил еще одну. Какое-никакое, а подспорье, тормоза ослабляет, особенно в связке с Теминой дерзостью…

Посмотрел Теме в глаза. Тот сглотнул зарождающуюся фразу с горловым бульканьем, прочитав во взгляде незнакомца что-то непривычное, пугающее. Злая сила распирала, настойчиво требовала выхода. Кряжевой скупо качнул головой в сторону Бесокрута:

– Угадаешь, в какой руке шарик?

– Какой, сука, шарик… – Тема растерянно моргнул, суетливо оглянулся на Батыра. Тот отрывисто сплюнул и начал грузно выбираться из-за столика.

Тема повернулся обратно, широко скалясь в гадливеньком предвкушении. Кряжевой равнодушно бросил:

– У тебя глаз сейчас убежит.

– Че-е-е?! – ошалел Тема. А через миг – с воем припечатал основание ладони к левому глазу. Бесокрут одобрительно кивнул. Жрать подано!

Вой сменился визгом, быстро переросшим в крик. Из-под ладони упруго брызнуло красным, Тема отчаянно мотал корпусом, словно пытался сбросить с себя нечто, причиняющее ему страдание. Батыр, сделавший первый шаг к столику Кряжевого, замешкался, на туповатом лице проступала тревога. Пожилые тоже таращились в их сторону, пока еще растерянно, непонимающе, но Кряжевой знал, что скоро им станет страшно. Очень страшно.

Тема неожиданно замолчал, а потом охнул, коротко, утробно. И резко убрал ладонь от глаза, словно тот стал нестерпимо горячим или колючим.

Бесокрут раздернул потрескавшиеся губы в радостной улыбке, выставившей напоказ редкие пеньки сгнивших зубов. Глаз Темы наполовину вылез из глазницы, словно его выталкивали изнутри черепа, и часто дергался, явно желая обрести полную свободу. На щеку полз кровавый ручеек, он быстро ширился, пока еще распадаясь на отдельные струйки.

Кряжевой не стал тянуть время.

– Змеиный язык!

Тема широко открыл рот и завыл, так же утробно, как и охал, но в этот раз – дольше. Длинный, с желтоватым налетом язык вытянулся, словно его прихватили