Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс

– Она как Мейси, – прошептала мне Лета, когда Джослин ушла.

– Синнамон Бейкер… – добавила я, потому что никогда толком не знала Мейси Тодд, которая когда-то была убийцей. Да и Синнамон я по-настоящему не знала, но было дело – стояла рядом с ней, чувствовала исходящий от нее такой же холод убийцы, который она стильно и уверенно скрывала. Но про некоторых женщин можно уверенно сказать, что в другие времена, в другие эпохи они могли бы вести за собой армии. Или сами составить армию.

Лета, Мейси Тодд, Синнамон Бейкер, Джослин Кейтс.

Две из них теперь мертвы, одна по собственной вине попала в инвалидную коляску, другая приходит в себя после операции. Они оставили меня в одиночестве против монстра-отца, воскресшего из моих худших кошмаров. Из моих бесконечных кошмаров.

Я даже не могу произнести слово, просто ору так, что кишки наружу лезут на моего отца. Несправедливо, что он вернулся и убил такого человека, как Джослин Кейтс. Так я должна была кричать на него в шестом классе, а не просто плакать, будто это я сделала что-то нехорошее.

И тут я поворачиваюсь, прижимая к животу мою покалеченную руку, и, как сказала мне Джослин, бегу.

* * *

Считается, что в конце каждого темного туннеля должен быть свет, верно? Некая яркость, в которую ты наконец входишь.

Что касается меня, то в конце я всегда, кажется, попадала в Терра-Нову. Вот конец всех моих туннелей, только это не какой-то луг, на который я выбегаю, это поле смерти. То поле, где я оставила Баннера.

Его, Алекса и остальных, все они засыпаны красным порошком, их руки лежат под странными углами, глаза открыты – пожалуйста, если кто попадет туда, не фотографируйте их? Заверните их и отвезите домой.

Когда Лета узнает, я должна быть рядом с ней, я в этом уверена, и ее лицо не изменится. Изменится только все, что за ним. Неужели это сломает ее, несокрушимую женщину? Все ее будущее было расписано. Они с Баннером собирались состариться вместе. Они собирались год за годом наблюдать за взрослением удивительной Эди, позволять ей совершать ошибки, которые она должна совершить, и всегда быть рядом с ней, когда они ей понадобятся.

Лета наверняка сохранит свою маску для Эди. Она будет сильной, она примет этот удар, как принимала все другие, но внутри себя, где это имеет значение, я думаю, вокруг ее сердца образуется раковина. Потому что она больше не сможет вынести ни одного удара.

Но я буду рядом с тобой каждую минуту, Лета. Я буду сидеть с тобой на отцовской пристани Баннера, мы будем смотреть закаты вечер за вечером, а потом я буду рядом с тобой, когда все вновь начнет возвращаться, и когда Эди появится в моем историческом классе, ей не понадобится завышать оценки, я знаю, она будет похожа на тебя, а если все же понадобится, я променяю сон по ночам на чтение ее сочинений, чему бы они ни были посвящены, а когда школа выпустит ее, я буду присутствовать при этом, я вручу ей ее диплом, и я подсуну в папку с дипломом записочку – мои сделанные от руки расшифровки всех голосовых напоминаний, что ты доверила мне, которые я ношу так близко к сердцу, что у меня вокруг них тоже образовалась раковина для их сохранения.

Стоя в открытом пространстве среди почти законченных домов Терра-Новы, я мгновенно понимаю, что тут-то мои планы и кончаются: я перехитрила отца, но… и что?

Я уже слышу, как он продирается сквозь деревья.

У меня вообще никакого оружия нет. Кроме моего сердца. Моего рта. Моих рук, сжатых в кулаки, но он даже не заметит, если я буду молотить ими по нему.

Нет, у меня еще есть голова, разве нет? Большинство последних девушек для борьбы со своими бугименами используют мускулы, как Джинни во второй «Пятнице», как Нэнси в первом «Кошмаре», как Сэнди в единственном «Выродке», – они продумывают свой путь к спасению, верно?

И ты сможешь, говорю я себе.

Первое, что приходит мне в голову: халлиган будет моим ключом к тому, чтобы оторвать отцу голову. Но… я даже не могу вспомнить, когда я его выронила. Не говоря уже где. Я – Лори, которая опустила только что полученный ею нож, я все понимаю и ничего не могу с собой поделать. Легко морочить водителю голову советами с заднего сиденья, когда тебя никто больше не слышит, но когда ты сидишь за рулем, все происходит куда как быстрее.

А как насчет инструмента строителей – он наверняка оставлен где-то здесь? Дайте мне одну пилу по бетону. На бензине, если других нет. Я устрою папочке «Кровавую жатву». Мне плевать, чем там покрыта твоя кирка, моя циркулярная пила лучше.

Но если тут остались какие-то инструменты, то они в домах, а не лежат на земле под дождем. А это значит, что я должна бегать в домах из одной комнаты в другую в поисках кладовок, куда их могли положить. Наверное, заглядывать и в шкафы. Но у меня нет столько времени.

Сбросить его в колодец, у которого загадывают желания?

Если колодец достаточно глубок, то почему нет?

Тогда, тогда…

Пещеры? Но они в основном позади нас, на Овечьей голове. Одна вроде бы есть под старым домом Леты, но теперь до него не доберешься. И, как говорил Стрелковые Очки, ее тоже залили бетоном.

Где гризли, когда он тебе нужен?

Может быть, мне удастся поджечь отца, чтобы его увидели с самолета и сбросили на него пятьсот фунтов красного порошка на скорости две или три сотни мили в час? Только и его действие не имеет длительного характера. Да, это собьет с ног, разозлит, но скоро отойдет.

Если бы справедливость существовала, то Разные Перчатки и Ковбойские Сапоги воскресли бы вместе с моим отцом и увели его назад, где ему самое место. Но смерть Джослин доказала мне, что никакой справедливости нет, что справедливость – еще одна глупая мечта. Если что и есть, так это везение. И характер. Но везение там, где он в силах помочь. Старуха с косой всегда перемалывает эти кости.

Это не означает, что я могу просто стоять здесь и надеяться, что мне повезет. Как хорошо знала Сара Коннор, ты сам творец свой судьбы. Я иду вперед на нетвердых ногах со смутной идеей, что я доковыляю до дома, обогнув озеро, обойду