Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Где горит – там растет, где кричит – там живет. Гори, цветочек мой, гори, пылай, не бойся. Как сгоришь, так невестой станешь. Копытца обуешь, будешь по небу бегать…

– Охренеть у нее гуси полетели, – мрачно произнес Эдик.

– Тшш!

Из динамиков вновь раздался скрип, за ним ритмичное металлическое бряцание. Словно кто-то стучал дверцей поддувала, приоткрывая и закрывая ее. Так продолжалось около минуты. Затем все стихло.

Звуковые дорожки на экране потянулись тонкими ровными нитями.

– Дальше неинтересно, – сказал Макс, выключая запись. – Я слушал. Утром они снова начинают пить, потом приходим мы с Эдиком.

– Как думаешь, не спалили? – спросил я.

– Кого? Аппаратуру? Да не. Я ее так поставил, хрен бы они нашли. Сегодня сам с трудом вытащил.

– Узаконить сможешь?

– Что-нибудь придумаем, – кивнул опер.

Задумавшись, я приоткрыл окно и закурил, глядя в хмурое давящее небо. Мы стояли на отшибе деревни. Грунтовка здесь заканчивалась, и дальше темнела стена тайги.

Макс завел двигатель, включил обогрев. Затем спросил:

– Где колоть мамашу будем? Здесь или в город повезем?

– Не знаю… – ответил я. – Не торопись.

– В смысле? Опять не торопись? Блин, Миш, ты сам слышал… Я тебе еще вчера говорил, что у нее фляга свистит. Так и оказалось. Она, наверное, и не помнит себя, когда эту дичь несет. Ты слышал? Гори, говорит, маленькая, гори.

– Ясно тут все, – подал голос Эдик с заднего сиденья. – Сука эта дочку сожгла и с ума теперь сходит. Непонятно только, девчонка теплой была или мертвой уже. Но то, что мамаша спалила ее, – это сто процентов.

Я промолчал. Говорить не хотелось. Из-за отсутствия лучших версий слова оперов звучали логично. У меня не было аргументов против.

«Дурацкое дело, – подумал я. – Какое дурацкое…»

Докурив, я закрыл окно и посмотрел в зеркало заднего вида. Заметил взгляд Эдика. «Нехороший блеск», – мелькнула мысль. Обычно такой огонек появлялся в его глазах, когда он собирался кого-то бить. Сорокалетний опер был чересчур горячим для своего возраста – наверное, играла татарская кровь. Именно поэтому я по возможности старался работать с Максом. Он казался мне более рассудительным, хоть и был моложе нас на десяток лет.

Посмотрев на друга, я понял, что в этот раз все будет иначе. Макс хмурил брови. Очевидно, ему не терпелось допросить мамашу повторно.

«Что б вас черти разодрали, – подумал я. – Кругом одни мстители».

Я прекрасно знал, откуда в Максе взялась эта ненависть. Недавно у него родилась дочь. Дело пропавшей Насти для опера было отражением его собственных родительских кошмаров.

Вечно с семейными сотрудниками такая беда, подумалось мне. Как только появляется свой ребенок, работать с трупами детей становится невозможно.

– Ладно, черт с вами. Мы ее заберем…

– Другой разговор, – одобрил Макс. Он отложил ноутбук и, взявшись за рычаг, приготовился ехать.

– Постой, – поднял я ладонь. – Мы заберем ее. Но морщить не будем. Ты знаешь, Макс, был бы это мужик, я бы слова не сказал. Но здесь хочу быть уверен.

– А сейчас не уверен?

– Не перебивай. В общем, мы увезем ее на днях. Сначала я договорюсь с диспансером. Положим ее в стационар, на экспертизу, пусть врачи ей крышу обследуют. Если мать и вправду поехавшая, от Николаевича будет больше толку, чем от наших допросов. Он – психиатр матерый, разберется. А пока продолжим искать тело.

– Хренов ты демократ, Миша! – взвинтился опер. – Какого черта эту алкоголичку жалеть? Нашел, мля, даму, ей-богу!

– Не ори. И не торопись.

– Да с хрена ли не торопись?! – Максим ударил ладонью по рулю. Затем снова достал ноутбук. – Ты послушай, бляха муха, че она несет!

Вновь зашипел динамик, и оттуда донесся шепот:

– Гори, гори, гори, родная. Гори, сладенькая моя, гори, цветочек…

– Макс, у меня есть уши. Я с первого раза все разобрал.

– Тогда почему не вяжем мамашу? Почему жалеем?

Я вытянул зубами очередную сигарету, посмотрел в ноутбук и спокойно ответил:

– Да потому, что это не ее голос. Вот почему.

Чертей не существует. И ведьм не существует. Я знаю это точно. Виной всему переутомление, мираж…

– Начальник? Ты чего?

Сердце бьется, словно вот-вот выпрыгнет. Ног не чувствую. Онемели.

– Эй, начальник! Ты слышишь? Чего случилось?

Я вздрогнул и обернулся на голос. Саныч стоял в дверях.

Залетевший с улицы холодок развеял наваждение.

– Почему так долго? – спросил я охрипшим голосом.

– По двору кто-то лазил, – объяснил старик, закрывая дверь на крючок. – Зараза, представляешь: только, значит, выхожу, слышу, кто-то копошится. Думаю, не буду сразу свет включать, схоронюсь. Ждал-ждал, а потом ты давай по окну долбить. Я свет – щелк. Никого. А как выключать – слышу, убегает. Через забор, видимо, падла, махнул. Я, пока глаза привыкали, не успел ничего разглядеть.

Старик затараторил в своей обычной манере, и его голос вернул меня в чувство.

– Ты блеяние слышал? – перебил я.

– Чего?

– Ну… блеяние.

– Чего? – вновь спросил Саныч.

– Ничего. Забудь.

Старик прищурился, посмотрел на меня из-под густых седых бровей.

– Лицо у тебя, начальник, будто с карачуном поздоровался, – сказал он, снимая тулуп.

– За тебя переживал.

Мне не хотелось рассказывать Санычу про шепот. Сам не знаю, почему. Может, опасался, что старик посчитает меня безумцем. А может, наоборот. Боялся, что он убедит меня в реальности произошедшего.

– Доставай водку, – сказал я. – Надо выпить.

– От это другой разговор, – старик одобрительно крякнул. – Только это, начальник… Может, уберем от греха подальше? – он указал взглядом на колыбель. – Хоть в сени давай поставим.

– Убирай, – кивнул я. – Только перчатки надень.

Старик помялся немного, а потом нерешительно произнес:

– А может, это… Ты сам? Боюсь я ее трогать, начальник, не злись.

– Ладно. Сейчас.

В сенях было холодно, но сухо. Ведущая на улицу дверь закрывалась на щеколду. Большего и не нужно. Честно говоря, мне самому стало спокойнее, когда я вынес зыбку из дома. Игрушки пугали чуть меньше, поэтому их я выносить не стал, а положил к себе в сумку, предварительно упаковав в бумагу.

Старик тем временем накрывал на стол. Поставил початую бутылку и рюмки. Нарезал сало. Достал из погреба малосольные огурцы.

– Ребятам своим скажи, когда в город поедут, пусть дрожжей купят. А то в местном магазине скисшие продают, а у меня бражка заканчивается, гнать не с чего. Водка ваша, конечно, хороша, но мое зелье лучше.

– Так доставай. Нам все равно мало будет.

Старик довольно ухмыльнулся и вытащил из шкафчика пластиковую бутылку с розовым содержимым. По цвету напоминало малиновый морс.

– Давай за то, чтоб Настенька нашлась, – сказал старик, поднимая рюмку.

Я на секунду задумался, стоит ли чокаться. Но Саныч опередил меня, выпил вперед. «Что ж, – подумал я, –