Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс

это печально, это страшно, как страшен ад, но… нет, я остаюсь здесь. Здесь, в Пруфроке. Лета сидит рядом со мной. Эди подрастает. Мы втроем будем брать с собой фигурки, изображающие киноперсонажей, и пышки Дот и все грядущие годы будем ходить на известную могилу. Я даже ускользну как-нибудь вместе с Эди, когда она будет достаточно взрослой, дам ей шлицевую отвертку, чтобы она маленькими буковками и по секрету нацарапала на этом надгробном камне «папочка», и я буду рассказывать ей отцензурированные истории про него в средней школе, потому что ей нужно будет знать про него и про героя, каким он определенно был.

Но я никогда ни ей, ни Лете на расскажу об испуганном выражении в глазах Баннера, когда острие этой кирки разорвало его рот. Но я не думаю, что его пугали боль или смерть. Она пришла и была внезапной и сокрушительной, но она уже надвигалась на него. Нет, когда уже слишком поздно предпринимать какие-то меры, когда все уже случилось, вот тогда, я думаю, ты видишь тех, кто остался. Баннер видел Эди, как она идет по подъездной дорожке на свое первое свидание, видел, как Лета развешивает на стене жилой комнаты всякие побрякушки, каждую неделю находя для них новые места, и он знает, что его мать не одобряет действия своей бесцеремонной невестки, которая делает черт знает что со стеной, отведенной для наград, полученных на соревнованиях по боулингу в противоположность стене напротив, отведенной для трофеев, связанных с самцом лося, хотя он и Лета будут хохотать над этим вечером – она за своим вином, а он за своим пивом, сидя на веранде в ожидании Эди, чтобы устроить ей нахлобучку, чтобы отец мог уничтожить взглядом этого парня и… он наверняка видел все это, видел все до последнего своего мгновения.

И? Если бы кирка моего отца ушла в сторону всего на несколько дюймов, то тетушка Джейд стала бы семейной историей, и все в порядке, я не возражаю. Средняя школа Хендерсона сможет найти другого учителя по истории, с незапятнанной биографией. Аптека сможет найти кого-нибудь другого, подсевшего на сигареты, если они не хотят, чтобы их огни гасли.

Я бы так и не закончила ультралегкий, который строю для вас, мистер Холмс, но когда я стану призраком, то смогу проникать на сиденье, которое установила там, и летать с вами на этом самолете-призраке.

Летать, пока там есть призрачные дымы. Но я не стану приходить и проводить с вами время, если там у вас не будет никотина. Ну же, давайте говорить серьезно. Но? Вы не задерживаетесь там, где нет никотина, я это знаю, так что… все в порядке.

– Так скажи мне, что происходит, – говорит Лета, проводя пятерней по волосам. С ее головы падают обломки листьев, комочки земли. Она стряхивает все это со своих бедер. У нее на лбу странная прямоугольная вмятинка, оставленная моим передним зубом, по ее краям проступает кровь, но у нее хватит дорогущих лосьонов, при помощи которых вмятинка исчезнет – и глазом не успеешь моргнуть. Я все равно не думаю, что этот шрам будет похож на реальный шрам последней девушки. Или они носят такие шрамы внутри, нет? Это очевидно. Только названия меняются. Пристрастие к спиртному. Дом, превращенный в заминированную крепость. И отсутствие какой бы то ни было жизни. Паранойя. Изоляция. Это часть существования последней девушки, которая не получает гламурного ухода. Как только ты выпадаешь из огней рампы, тебя низводят в тень – постарайся в одиночестве справляться с тем, что выпадет на твою долю.

Но я здесь говорю с кем-то, говорю о том, что не могу спрятать в своей голове. Мне уже не семнадцать. Мне постоянно приходится напоминать себе об этом, я уж не говорю о том, что та бойня все продолжается и продолжается, и кажется мне, что она прорывается сквозь прошедшие годы, притворяется, что спит, чтобы забрать еще кучу жизней в свою грудь.

– Это все… как обычно? – говорю я Лете о том, что происходит здесь на сей раз.

Лета пожимает плечами, типа согласна, она вроде как и сама до этого дошла, потом она морщится и быстро закрывает глаза, и я понимаю. Не стало Баннера.

Когда способность говорить возвращается к ней, она, лукавя на все сто процентов, говорит:

– Твой отец тут бесновался, да?

– Я предполагаю – отвечаю я. – Но я… Все это лишено смысла. Чей-то отец лишился головы у школы? А Фил Ламберт лежит мертвый на своей кухне.

– Твой отец тоже был там?

Я отрицательно качаю головой: нет, я не думаю, что был.

– А что Ангел? – спрашивает Лета, окинув меня подозрительным взглядом. – Она не ты?

– Ты это серьезно?

– Я… я не знаю.

– Я так довольна собой.

– Я ведь о чем – она похожа на тебя.

– Спасибо за комплимент.

Лета легонько толкает меня локтем, а я морщусь – у меня все болит.

– И кто-то убил Хетти Йэнссон с ее бойфрендом и этого… Уэйна Селларса?

– По какой причине?

– Они видели того, кто тащил Грейсона Браста.

– Что еще за Грейсон?

– С кладбища, – говорю я, отмахиваясь от объяснений. – А еще охотинспектор тут шнырял, пожар – его рук дело.

– Сет Маллинс?

– Он в трауре и хочет, чтобы все об этом знали.

– В трауре по Фрэнси?

– По ней и по Рексу Аллену, тоже подвернулся.

– Мертв?

Я киваю, мне ненавистно, что приходится вспоминать об этом.

– Как долго меня не было? – с недоумением спрашивает Лета.

– Я знаю.

– Что… – Лета поднимает голову, чтобы сдержать слезы, начинает снова голосом более слабым, потому что, как я думаю, именно это ей и важно узнать: – Так что тогда здесь делал Бан?

Я делаю глубокий вдох, потом выпускаю из себя воздух, словно дым от сигареты, давая ей понять, что слышу ее, что это важная часть. Так что мне придется объяснять все правильно.

– Те, кто не эвакуировался из-за пожара, пришли сюда с бензопилами и топорами, чтобы…

– С бензопилами?

– Да. И с топорами. Неужели никто не знает, где мы живем? Лана Синглтон или кто-то из них предложил деньги для спасения… этого.

Терры-Новы. Нового мира. Который нужно было сжечь раз и навсегда, думаю я. Или я так думала прежде? Уже приблизительно лет восемь?

– Я думаю, мой отец поджидал их, – добавляю я, будто это все объясняет. – А эта кирка…

– Хендерсон убил ею Голдинга, – говорит Лета. – Или Голдинг Хендерсона? Она ведь вроде была утрачена.

– Утрачена в прошедшем времени.

– В очень прошедшем.

– Прошедшее некуда.