Ловушка для Крика - Саша Хеллмейстер

– Это была настоящая резня. Их безжалостно пытали, невзирая на возраст и пол. Пощадили только двухлетнюю девочку-метиску, она была больше всех похожа на белую. Над Кунай, беременной дочерью Логана, измывались особенно жестоко. Над ней поглумились, изнасиловав, а затем живую выпотрошили и вынули на глазах умирающей в агонии матери плод. С неё и с нерождённого ребёнка сняли скальпы и только после того успокоились, бросив тела на останках сгоревшего дома. Представь, что увидел Логан, вернувшись с охоты.

– Не могу представить и не хочу, – еле слышно выдавила я.

– Он решил мстить, – спокойно продолжил Вик. – По нашим обычаям, кровная месть – не преступление, а священное право, и Логан, а также некоторые другие индейцы устроили в ту пору с разрешения своих вождей страшную бойню, умывшись кровью врагов. Они карали всех, в том числе поселенцев, которые не участвовали в той резне, но укрывали у себя солдат либо были из их близкого окружения. Кровная месть побуждала их убивать не только мужчин, но и женщин, и детей, и стариков. Губернатор того штата был крайне встревожен обстановкой и предложил разгневанным индейцам переговоры, но Логан на них не явился и прочёл речь, которая потом стала известна как Плач Логана. Сейчас все спорят, он ли был её автором, но, так или иначе, там сказаны очень правильные вещи.

Меня обуял страх едва ли не больший, чем в аэропорту или на пляже. Мистическое и жуткое пришло со странным, потусторонним, холодным голосом Вика, оно было здесь – лишь протяни руку. Абсолютное непобедимое зло – зло ли? – заключённое, словно стихия, в одном человеке. На фоне грозовых облаков его лицо на короткое мгновение показалось мне чужим, старинным профилем человека, жившего на этой земле многие столетия назад. Он говорит, чеканя слова:

– Я обращаюсь к любому белому человеку с просьбой сказать… Если он когда-нибудь приходил в хижину Логана голодным, неужели тот не дал ему мяса; если он был холоден и наг, неужели не одел его? За всю долгую и кровопролитную войну Логан не брался за томагавк и выступал за мир. Я так любил белых, что мои соотечественники говорили: «Логан – друг белых людей». Я даже думал жить с вами бок о бок… Но полковник Кресап прошлой весной хладнокровно убил всех моих родственников, не щадя даже женщин и детей. В жилах ни одного живого существа на земле нет больше ни капли моей крови, и я прошёл по пути мести. Я искал её, убил многих и полностью утолил свою жажду отмщения. Но не питайте надежд, что я испуган. Логан никогда не чувствовал страха. Он не станет спасать свою жизнь в случае опасности. Кто будет оплакивать Логана? Никто.

Он смолк и задумчиво взглянул на дорогу перед собой. В жилах моих стыла кровь. Руки заледенели, я стиснула занемевшие пальцы. Боль смешалась с моим страхом. Вот что чувствовали эти мужчины: хотя между ними и была пропасть в три сотни лет, но жизнь толкнула обоих на путь мести.

И в тот момент я всё поняла.

Вик не видел ничего преступного в том, чтобы убить всех причастных к тем преступлениям, за которые мстил. Нет, это неправильно, это дико, это жестоко – линчевать людей без суда и следствия, но он считал, что поступает так, как должен был поступить, потому что закон остался в стороне. Справедливости он не дождался.

– Я с рождения в Скарборо был чужим и нежеланным человеком. Незваным гостем на собственной земле.

Его пальцы крепче стиснули руль.

– В семнадцать меня поставили на учёт в полиции. Посчитали преступником из-за несчастного случая, который хотели провести как непреднамеренное убийство… но, к счастью, дело попало в суд штата, мои документы рассматривали в Огасте. Я тебе не рассказывал прежде, но тогда один парень сорвался из-за меня со стрелки строительного крана.

Он поморщился. Черты его лица заострились.

– Там была внушительная высота, он упал на арматуру. Штыри срезали час, чтобы снять с них его тело. На том месте вечная стройка: после несчастного случая с офисами как-то не задалось. Потом там решили сделать торговый центр, но снесли и его… А мать этого парня – она явилась ко мне и влепила пощёчину в день суда, будто я толкнул её сына в эту пропасть. Но я не чувствовал вины ни одной секунды, потому что я не просил этого мальчишку травить меня. И гнать меня, как оленя, с заряженным оружием в руках в компании тех, кто хотел изувечить меня ради развлечения. Клянусь тебе, Лесли, если бы они покалечили меня, как желали, никто не стал бы их судить.

Так вот о чём говорила Рамона. То самое убийство. Я медленно положила ладонь на колено Вика, сжав его.

– Мне очень жаль.

– Когда я вернулся спустя полгода после подростковой исправительной школы в Бангоре, куда меня определили вместо колонии, я был совсем другим парнем. – Вик прятал боль за внешним безразличием. – В первый же день учёбы один из тех, кто топил меня в бассейне год назад, подошёл со спины в столовой и решил шутки ради вылить содовую мне на голову. Хотел посмотреть, как я вскочу, весь мокрый и липкий, возможно, вскрикну или буду нелепо звать на помощь. Ведь так приятно снова взглянуть, как заика-маскот получает под задницу.

Вик мрачно улыбнулся.

– Тому пареньку я разбил голову подносом и заставил сжевать алюминиевую банку, а перед тем вылил содержимое ему за шиворот. Я уже был крепче и сильнее многих из них. И мне не шли поперёк.

Да я бы и сейчас не шла злому Вакхтерону поперёк. Размажет по стенке и не заметит.

– Алюминий, кстати, здорово режет до крови, так что красным у гадёныша был весь рот. Но выбор-то невелик: либо жри, либо я изобью тебя как умею. А умел я тогда уже много чего: меня в той, другой, школе научили уличной драке, самой, наверное, опасной из всех. В ней нет правил, нет чести. Ничего такого. Это просто мордобой без прикрас и благородства. Полгода, пока я там был, постоянно ходил с вот таким лицом, – и он показал руками шар, на секунду отпустив руль. – Весь фиолетовый от синяков. Но в конце бил уже я их, а не они меня.

– Они сами воспитали в тебе зверя.

– Зверем я был всегда,