Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

и что бы ни приближалось, я, бесспорно, не успел бы пересечь открытую местность, и лучшее, что я мог сделать, – это схорониться в древесной тени, ничем не выдавая своего присутствия. Именно так я и поступил.

Все это произошло несколько лет назад, еще до перехода на летнее время. Я по-прежнему иногда прогуливаюсь в сумерках по игровым площадкам – но до того, как наступит настоящая полночь. И мне не нравится публика, что собирается там впотьмах, – например, в празднество Четвертого июня. Вы видите… нет, вы не видите, но я вижу… эти диковинные физиономии: и те, кому они принадлежат, причудливо порхают вокруг – зачастую задевая вас за локоть, когда вы меньше всего этого ожидаете, или заглядывая прямо в лицо, словно ищут кого-то – того, кто, подозреваю, будет весьма благодарен, если они его не найдут. «Откуда они берутся?» Одни, я думаю, из воды, другие – из-под земли: так они выглядят. Но уверен – лучше их не замечать и не прикасаться к ним.

Да, дневных посетителей игровых площадок я решительно предпочитаю тем, кто появляется там в ночной час.

Жил как-то человек вблизи кладбища…

Таков, как известно, зачин сказки про гоблинов и духов, которую Мамилий – лучший из детей, порожденных фантазией Шекспира, – начал рассказывать своей матушке-королеве и придворным дамам, когда заявился король со стражниками и немедля отправил королеву в темницу. Сказка осталась незавершенной: Мамилий вскоре умер, так и не успев поведать, чем она окончилась. Так что же там было дальше? Шекспир-то, несомненно, знал это – и я возьму на себя смелость утверждать, что тоже это знаю. Сказка та не нова – из тех, что и вы наверняка не раз слышали, а быть может, даже рассказывали сами. Каждый волен изложить эту историю на свой лад. Я разовью сюжет вот как.

Жил как-то человек вблизи кладбища. Нижний этаж его дома был сложен из камня, а верхний сооружен из дерева. Окна со стороны фасада выходили на улицу, а с задней стороны – на погост. Некогда дом принадлежал приходскому священнику, но тот был человек женатый (дело происходило во времена королевы Елизаветы), и ему требовалось жилье попросторнее; кроме того, его жене не нравилось созерцать по ночам кладбище из окна собственной спальни. Она говорила, что видит там… впрочем, не важно, что именно она говорила; так или иначе, она пилила мужа до тех пор, покуда он не согласился переехать в дом побольше, на главной улице деревни. В прежнем же их доме поселился Джон Пул, вдовец, и стал жить там в полном одиночестве. Он был человек в немалых летах и держался крайне замкнуто; среди односельчан он слыл скупцом.

Весьма вероятно, так оно и было: во всяком случае, иные его привычки ясно свидетельствовали о чем-то нездоровом. В те времена было принято хоронить покойников по ночам и при свете факелов; и вот местный люд заметил, что всякий раз, как случаются похороны, Джон Пул торчит в окне либо первого, либо второго этажа – смотря по тому, откуда в этот час открывается лучший вид на кладбище.

Как-то ночью предстояло хоронить одну старуху. Она была довольно зажиточной, но в деревне ее недолюбливали. Поговаривали, что она нехристь и по ночам накануне Иванова дня или Дня Всех Святых отлучается из дому. Была она красноглазой и безобразной, и даже нищие никогда не стучались в ее дверь. Тем не менее, померев, она оставила церкви увесистый кошель с деньгами.

В ночь ее погребения не разыгралось бури – стояла тихая, спокойная погода. Однако же найти носильщиков и факельщиков оказалось непросто, несмотря на то что старуха отложила на грядущую церемонию куда большую сумму, чем было заведено. Усопшую предали земле, завернув в шерстяной саван, без гроба. На похороны явились лишь те, без кого они не могли состояться… да еще Джон Пул глазел из своего окна. Перед тем как засыпали могилу, священник наклонился и бросил на мертвое тело какой-то предмет; тот звякнул, а священник вполголоса произнес что-то вроде: «Да пропадут твои деньги вместе с тобой». Потом он поспешно направился прочь; за ним потянулись и другие односельчане, а завершать дело пришлось могильщику, его подручному да еще факельщику, который светил им, покуда они зарывали яму. Работу свою они выполнили не слишком старательно, и на следующий день (а это было воскресенье) прихожане начали пенять могильщику на то, что это захоронение – самое неопрятное на всем кладбище. И то была сущая правда: придя самолично взглянуть на холмик, могильщик обнаружил его в гораздо худшем состоянии, чем оставил ночью.

Меж тем у Джона Пула, слонявшегося по деревне, ни с того ни с сего сделался какой-то необычный вид: на лице его читались одновременно и ликование, и тревога. Вопреки своему обыкновению, вечерами он стал засиживаться в трактире – и намекнул тем, кому случалось с ним заговорить, что немного разжился деньгами и присматривает себе дом получше.

– Что ж, я не удивлен, – ответил ему кузнец в один из таких вечеров, – я и сам не стал бы жить в этом вашем доме. Мне бы ночь напролет мерещилась всякая всячина.

Трактирщик, хлопотавший рядом, поинтересовался у кузнеца, о чем это он толкует.

– Ну например, будто кто-то карабкается по стене в окно спальни или что-то в этом роде, – пояснил кузнец. – Скажем, старуха Уилкинс, которую схоронили неделю назад, а?

– Эй, нельзя ли поделикатнее? – бросил ему трактирщик. – Думаешь, мастеру Пулу приятно слышать такое?

– Да мастеру Пулу все равно, – возразил кузнец. – Он уже давно живет в этом доме и сам все знает. Я лишь о себе говорю. То похоронный звон, то факелы, когда кого-то хоронят, и эта могильная тишина, когда вокруг ни души; а только бродит слух, будто бы там огоньки мелькают… вы никогда не видели огоньков, мастер Пул?

– Нет, ни разу, – угрюмо отозвался мастер Пул и заказал еще порцию выпивки. Домой он отправился запоздно.

В ту ночь, когда Джон Пул уже лежал в постели у себя наверху, вокруг дома начал игру ветер, от стенаний которого хозяину решительно не спалось. Он встал, пересек спальню и подошел к маленькому стенному шкафчику, с позвякиванием вынул оттуда что-то и спрятал на груди, под ночной рубашкой. Потом проследовал к окну и глянул наружу, желая обозреть кладбище.

Вам когда-нибудь доводилось видеть в церквях медные мемориальные доски с изображением человеческой фигуры в саване, причудливо собранном в пучок на макушке? Что-то вроде такой фигуры как раз вылезало из кладбищенской земли, в том