Водяной - Константин Паули

Мария Антоновна отодвинула кирпич и с немузыкальным скрипом отворила калитку. Мы прошли по заросшей бурьяном дорожке к крыльцу — трём доскам, положенным на бетонное основание, от которого откололись большие куски. Дверь, обитая выцветшим коричневым дерматином, выглядела чуть лучше остального дома.

— Ключ давай, — скомандовала моя провожатая.

Я протянул ей тяжёлый железный ключ. Она вставила его в замок, который со скрежетом поддался. Но сама дверь не открылась. Мария Антоновна толкнула раз, другой, упёрлась плечом. Дверь не двигалась. Разбухла от осенней влаги, намертво вцепившись в косяк.

— Тьфу, чёрт, — сплюнула она. — А ну-ка, богатырь, покажи силушку молодецкую.

Я отодвинул её, взялся за холодную металлическую ручку. Я не стал давить плечом. Я приподнял и навалившись, толкнул всем весом.

Мои новые, ещё непривычные мышцы напряглись. Я потянул сильнее, вложив в движение лишь малую часть той силы, что теперь была мне доступна. Дерево возмущённо скрипнуло, застонало, протестуя. А потом, с треском, похожим на хруст ломающейся кости, дверь поддалась, сдирая краску с косяка.

Мария Антоновна посмотрела на меня с уважением:

— Дурной, но сильный. Это хорошо, много ума в нашей профессии было бы лишним.

Мы шагнули внутрь.

Внутри явно никто не жил, не заходил и уж точно не проветривал. Так сказать, своя атмосфера. Густой, тяжёлый коктейль из подвальной сырости, затхлости, плесени и гниения дерева при отсутствии свежего воздуха. Запаха места, где давно не было жизни. Для меня, духа воды, этот букет был совершенно неродным и мне физически стало плохо от этого ощущения стоячей, мёртвой воды.

Дом внутри оказался таким же убогим, как и снаружи. Узкая, холодная прихожая, которую правильнее было бы назвать тамбуром. Стены, оклеенные какими-то тёмными обоями, были покрыты влажными пятнами. Слева дверь на кухню. Крохотное помещение, где едва могли разминуться два человека. Главное место занимала громоздкая печка-голландка, облицованная потрескавшейся плиткой. Её чугунная дверца была покрыта толстым слоем ржавчины. Холодное сердце дома.

Из прихожей мы прошли прямо в зал. Единственная сравнительно большая комната, метров восемнадцать, не больше. Здесь было немного светлее за счёт двух окон, выходящих в заросший сад. У стены стоял продавленный диван, накрытый выцветшим пледом. Рядом полированный советский журнальный столик с отставшей кромкой. В углу старый телевизор с выпуклым экраном марки «Горизонт». Обои в цветочек когда-то были весёленькими, но теперь пожелтели и пошли тёмными разводами от сырости, особенно по углам. Из зала вела ещё одна дверь в узенькую, как пенал, спальню, где помещалась только железная кровать с панцирной сеткой, покрытым плесенью матрацем, ну и ещё тумбочка.

Всё было пропитано запустением. Слой пыли на мебели, паутина в углах, разводы плесени на потолке. Этот дом был не просто пустым. Он был мёртвым и принадлежал мертвецу. Это чувствовалось и для этого не обязательно было быть двоедушником.

И я должен был стать его новым жильцом? Судьба поистине обладает извращённым чувством юмора.

— Давно Степан умер? — спросил я, чтобы нарушить гнетущую тишину.

— Два года уже, — вздохнула Мария Антоновна, обводя комнату хозяйским взглядом. — Молодой был совсем, сорок семь лет только. Одинокий был, как перст. Выпивал, конечно, но немного. Так, чтоб не дольше трёх дней в запое, по-божески. А тут… поплавать решил. Горе, конечно. Но у нас тут вообще мужики мрут часто. Как мухи по осени.

Она понизила голос и подошла ко мне поближе, словно собиралась сообщить государственную тайну.

— Вот у Тамары нашей, что в конце улицы живет, три мужа уже умерли. Один за другим. Не иначе — чёрная вдова. И ведь, что характерно, от каждого она по дочке родила. Теперь вот мать-героиня, одиночка. Хотя сама вроде не старая еще, баба видная.

Она сделала паузу, буравя меня строгим взглядом.

— Ты это… смотри. На неё не заглядывайся. Баба она, конечно, красивая, но… закономерность того… нездоровая. А то, глядишь, станешь четвёртым. Вместо нового почтальона у нас будет новый обитатель колдухинского кладбища.

Предупреждение прозвучало буднично, как прогноз погоды, но от этого не стало менее зловещим. Я стоял посреди мёртвой комнаты, в доме утопленника, в деревне, где мужчины долго не живут, и слушал рассказ о местной чёрной вдове.

Всё чудесатее и чудесатее. Хотя, на то я и водяной, чтобы ситуацию исправлять.

Едва за бабой Марией закрылась калитка, я вернулся в дом.

Тишина, до этого казавшаяся просто отсутствием звука, теперь обрела вес и плотность. Она давила, пахла пылью, тленом и застарелым одиночеством. Я взял с кухни сравнительно чистое полотенце и вытер им стол только для того, чтобы поставить туда свою спортивную сумку. Оттуда я извлёк единственную в ней по-настоящему ценную вещь — волчок.

Надо бы и проверить, имеет ли смысл тут всё отмывать или это «не то» место.

Я присел на корточки, ощущая, как приятно тянутся молодые сильные пальцы.

Ловко и с первого раза зажал волчок между большим и указательным пальцами, вдохнул спёртый воздух дома и с резким щелчком запустил его по скрипучим, крашеным доскам пола.

Волчок закрутился, набирая скорость, превращаясь в размытое пятно. Он не издавал ни звука, лишь легкий шелест, словно шёпот ветра. Он пронёсся через всю комнату, миновал покосившийся диван, обогнул ножку стола, вильнул у порога в кухню и, описав плавную дугу, замер точно в географическом центре главной комнаты. Просто остановился, будто врезался в невидимую стену. Не покачнулся, не упал. Замер в вертикальном положении.

Что ж, сомнений нет. Это то самое место, куда тащил меня волчок. Моё новое логово, моя берлога, отправная точка для Вадима Ивановича Купалова.

Глава 6. Чистый лист

Ну, ладно, лиха беда начало!

Великая сила привела меня в этот… дворец. Обшарпанные стены, потолок с бурыми разводами от протечек, мебель, которую не взяли бы даже в комиссионку для самых непритязательных. Ирония. Могущественное существо, способное повелевать реками, начинает новую жизнь в самом жутком и непритязательном, едва пригодным для проживания доме.

Я улыбнулся про себя и начал осваиваться. Неторпливо, мне теперь некуда спешить, открывал дверцы шкафов, которые отвечали протестующим скрипом. Заглядывал под диван, где обнаружил мумифицированную мышь и россыпь семечек. Проверил окна — рамы рассохлись, но стекла, на удивление, были целы.

В углу обнаружился люк в подпол. Массивная деревянная крышка с кованым кольцом. Я потянул. Поддалось с трудом. Из чёрного провала пахнуло сырой землей, плесенью и влажностью. Мрачный кирпичный подвал, под стать всему этому поселку с жизнерадостным названием Колдухино. Идеальное место для хранения солёных