Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк

достигал. Впрочем, Дадли ведь объяснил коротко и ясно, что государыня прекрасно осведомлена; еще она настоятельно повелела Дадли передать, мол, однажды во сне ей привиделось, будто я держу в руках „стекло“, а сон тот приснился ей темной ночью прошлой осенью. При сих словах сердце у меня замерло. Однако я не дал воли чувствам и, совладав с волнением, попросил Дадли передать ее величеству, что милость и благорасположение моей государыни для меня превыше всего и любым имуществом моим, а равно и моих близких она вольна распоряжаться как своим собственным.

Прощаясь, Дадли поцеловал руку Эллинор, и моя супруга — ах как же давно то было! — отдернула свою руку с почти неприличной поспешностью, а после, когда он отбыл, злобно нахмурясь, заявила, дескать, от губ галантного кавалера, коснувшихся ее руки, отвратительно повеяло тленом. Я настрого запретил ей вести подобные речи.

Вскоре хозяйка Виндзорского замка сама пожаловала за „стеклом“, сопровождаемая только Дадли и берейтором. Еще в седле, она рукоятью хлыста стукнула в мое окно. Эллинор от испуга вздрогнула, схватилась за сердце и лишилась чувств. Я уложил ее на кровать и, тут же забыв о жене, поспешил оказать достойный прием государыне. Елизавета сразу справилась о благополучии моей супруги, а услышав о приключившемся припадке, повелела немедленно идти к жене и позаботиться о ней, сама же тем временем пожелала отдохнуть в парке. Елизавета решительно отказалась войти в дом, несмотря на мои просьбы. Тогда я поспешил к Эллинор и, едва переступив порог, понял — она при смерти. С замирающим от ужаса сердцем я взял „стекло“ и вернулся в парк к моей госпоже. Об Эллинор ни она, ни я не упомянули хотя бы словом. По лицу Елизаветы я понял, что она знает, каково положение моей жены. Спустя час королева уехала. А к вечеру душа Эллинор отлетела. Жизнь ее оборвалась от удара… Было сие 21 марта лета 1575-го.

Как до, так и после сего печального события в жизни моей все складывалось самым злосчастным образом, но оценить это я смог лишь теперь. Рассказывать о том подробно нет необходимости, можно лишь вознести великое благодарение Господу, не оставившему меня своим попечением, коли ныне я, вспоминая о безумии тех дней, все же пребываю в здравом уме.

Ибо при вторжении демонов в непрочное земное бытие человека смерть неусыпно подстерегает бренное тело, но что еще страшнее, она угрожает нашему духу, и лишь по великой милости Божией мы можем избежать сей величайшей опасности…

Королева Елизавета с тех пор не наведывалась в Мортлейк. Ко двору меня также не призывали, а я и не огорчался. Я испытывал к Елизавете неприязнь, что терзает пуще ненависти, ибо неприязнь есть величайшее отчуждение духовное при все той же, проклятой, тайной близости…

Пора было положить этому конец, и я решился теперь уже по собственному почину предпринять шаг, который моя государыня некогда сочла полезным для меня и благотворным: я женился. На третьем году моего вдовства и на пятьдесят четвертом году жизни взял в жены девушку, сообразуясь лишь с собственным вкусом, ни при дворе, ни в лондонском большом свете ее никто не знал, да и в глаза не видел. Джейн Фромонт[120], невинное, чистое создание, дочь честного арендатора, то есть вовсе не знатного рода и посему не удостоившаяся быть приведенной ко двору и представленной ее величеству. Зато, повторяю, чистая девушка двадцати трех лет, преданная мне всем сердцем. И вскоре после женитьбы некое особое чувство, не разум, а безошибочная уверенность всего моего существа, сказало мне, что вот теперь-то я уязвил мою государыню и вдали от меня ее изо дня в день терзает бессильная ярость. В объятиях молодой жены я вдвойне наслаждался, ибо своей новой любовью, полностью отдавая себе в том отчет, причинял тяжкие страдания своей прежней беспримерно жестокой мучительнице. Так было, пока Елизавету в Ричмонде не сразила болезнь. Известие о том, что жизнь ее в опасности, пронзило меня словно меч или острие копья, и я помчался в Ричмонд, к одру моей повелительницы, хоть и не был зван, и она не прогнала, а, напротив, тотчас же приняла меня, и я увидел, что жизнь ее висит на волоске.

Когда я подошел к ложу Елизаветы, по ее знаку все приближенные и челядь удалились из опочивальни, и в течение получаса я беседовал с моей королевой с глазу на глаз. Беседы той, пока жив, не забуду.

— Причинил ты мне изрядную обиду, друг мой, — заговорила она. — И не красит тебя то, что вновь нашел ты ведьму, чтоб между нами стояла посредница, тебе и мне чуждая. Однажды ты приворотное зелье сделал между нами посредником, в другой раз — сновидение.

Я остался глух — благодаря естественной, бесхитростной любви моей милой Джейн мое сердце было преисполнено спокойствием и довольством, лишь раздражение могли вызвать двусмысленные забавы капризной королевы, то завлекавшей меня, то сурово осаживавшей. Я ответил с подобающей почтительностью и, как мне самому думалось, разумно и смело:

— Ежели и был некий напиток по доброй воле выпит в заносчивомослеплении, то ни законы природы, ни Божий промысел этим деянием отнюдь не поколеблены. Природа устроила так, что всякое вредное вещество, попав в наше нутро, ведет к смерти тела или само гибнет, будучи умерщвлено и исторгнуто телом. Согласно же законам духа, нам дано право свободно распоряжаться нашей волей и желаниями, и, стало быть, в сновидениях, либо питающих наш дух, либо исторгаемых им как нечто излишнее, только исполняются наши желания, тайные или явные. Если выпитая нами влага не причинила телу вреда, значит, она давно из тела ушла. Если что-то привиделось нам во сне вопреки нашей воле, то оно давно исторгнуто здоровым организмом души ради ее благополучия. Будем же уповать на Всевышнего, — даст Бог, ваше величество восстанет после перенесенных невзгод с окрепшим телом и духом.

Это наставление прозвучало более дерзко и неприязненно, чем самому мне хотелось, да еще меня испугала суровость, проступившая на бледном лице и в неподвижном взоре Елизаветы. Но не гневно ответила она, а с холодной отчужденностью, потрясшей меня до глубины души, неприступно величаво, так что мне подумалось, будто не уста, а „дух“ королевы вещал:

— Потомок Ррдрика, ты сошел с пути, назначенного тебе. По ночам наблюдаешь звезды над крышей своего дома и мудро судишь о небесных светилах, однако не постигаешь того, что путь к ним ведет через их подобие, каковое живет