Сожженные приношения - Роберт Мараско

в мягком окружении белых завитков, услышала тот самый звук, почувствовала прикосновение дерева к щеке. И несколько раз сказала себе: «Боже мой, что я делаю?», прежде чем собралась с силами и оторвалась от двери.

Сколько она так простояла? Мэриан обернулась, очнувшись, и подождала, пока комната обретет реальные очертания: парчовое кресло, поднос, фотографии, все в тени, и, к ее огромному облегчению, – открытая дверь, ведущая в коридор, на лестницу, к Бену, Дэвиду и тете Элизабет.

Допустим, комната темная, душная и зловещая, допустим, на нее произвел впечатление этот гипнотический и навязчивый гул, но не могла же она уснуть стоя, так внезапно и крепко. Что, черт возьми, с ней случилось?

Она снова повернулась к резной двери и уставилась на нее. Что за фокус? Какая-то нелепая оптическая иллюзия?

Ладно, бог с ним. Мэриан постаралась выбросить это из головы. Она сегодня спала всего три часа, а то и меньше: сборы, нервозность оттого, что надо закрыть квартиру на лето и ничего не забыть. Вся последняя неделя – сплошная головная боль, в буквальном смысле. Волнение, предвкушение, все время на взводе, все время напряжена – Бен несколько раз об этом говорил. Она просто на секунду потеряла сознание. Впереди два месяца, два прекрасных месяца, чтобы подлатать нервы.

Вообще-то, она пришла сюда, чтобы проведать старушку, напомнила себе Мэриан. Она подняла руку, заколебалась и в результате постучала по гладкому наличнику. Звук получился глухим, неслышным, перекрытым гулом этого кондиционера, или что там такое гудит в спальне… Она постучала сильнее, но громче не получилось. Костяшкам пальцев стало больно. Дверь, должно быть, из массива древесины и необычайно тяжелая.

Она подождала, затем придвинулась поближе к двери и позвала:

– Миссис Аллардайс? – Постучала снова и помахала рукой, чтобы ослабить боль в костяшках. – У вас все хорошо, миссис Аллардайс? – крикнула она еще громче. – Это Мэриан Рольф. – Предполагая, что старой даме сообщили о них, она все же добавила: – Мы сняли ваш дом на лето. – (Только знакомый гул в ответ. Точно ли это кондиционер? Надо проверить снаружи западное окно спальни.) – Если вам что-нибудь нужно… – продолжила Мэриан и умолкла.

Старушка, вероятно, спит; покажется на глаза, когда будет готова, хотя мисс Аллардайс упоминала, что предыдущие жильцы так ее ни разу и не увидели. Да Мэриан, пожалуй, и сама предпочла бы такой вариант.

Она в последний раз долгим взглядом посмотрела на дверь и пошла прочь, остановившись лишь для того, чтобы взять поднос, на котором были фарфоровая споудовская[19] тарелка, кодлер[20] с яйцом (наполовину съеденным), нетронутый тост и серебряная ложечка; салфетку, льняную с кружевной оборкой, даже не развернули.

Мисс Аллардайс предупредила ее: старушка ест мало, иногда вообще ничего, выживая, как утверждала ее дочь, благодаря собственной воле и, очевидно, тому, что припасено у нее в комнате. Мэриан вспомнила, что ее бабушка делала то же самое: из нижнего ящика ее комода все время приходилось выгребать конфетные обертки, черствое печенье и засохшие сосисочные шкурки. («Решительно не то же самое», – возразила мисс Аллардайс, когда Мэриан упомянула об этом.) В любом случае, ела старушка или нет, серебряный поднос следовало приносить наверх трижды в день: на завтрак яйцо, на обед суп, на ужин один кусок курицы и что-то из зеленых овощей. В девять, двенадцать и шесть.

Мэриан взяла поднос, прислушиваясь, не объявятся ли за дверью спальни какие-нибудь звуки или движения, и поглядывая на расплывчатые лица, взиравшие на нее со стола.

Неужели в этой комнате всегда все заперто? Уж наверно, можно впустить сюда немного больше света и каплю воздуха; потом надо будет снова закрыть окна и задернуть тяжелые шторы, если миссис Аллардайс так больше нравится. Мэриан вернула поднос на столик, подошла к окну, раздвинула бархатные полотнища, отяжелевшие от пыли. Само окно закрывали плотные занавески, превращавшие солнечный свет в мутновато-белое пятно. На стенах засверкал узорчатый золотистый шелк. Она подошла ко второму окну и тоже раздвинула шторы, так что пыль взвилась в полосе света, упавшего на серебряные рамки на столе и заигравшего на стенах и потолке.

Мэриан стояла рядом со столом. Она прошлась глазами по фотографиям: как и внизу, в нише, здесь чередовались сепия, цветные и монохромные изображения. На каждом снимке – один человек, иногда в полный рост, иногда только лицо; казалось, тут найдется всякий возраст, всякий стиль одежды, с начала века, а то и раньше, и до сегодняшнего дня. Мэриан наклонилась поближе, завороженная этой выставкой, этим невероятным разнообразием лиц и изяществом рамок, ни одна из которых не походила на другую. На одном цветном фото – красивая молодая женщина; рядом невидящим взором смотрела в камеру дама постарше в платье тридцатых годов, потом мужчина, ровесник Бена, со странным, почти каменным выражением лица, младенец с закрытыми глазами, дети постарше… и – удивительным образом – все неулыбчивые. Когда она оглядела весь стол, то поняла, что улыбки нет ни на одном лице, ни на едином. Выражения лиц у всех были одинаковые и жутковато пустые. Одно лицо, принадлежавшее некоему старику, смотрело на нее с нескрываемым ужасом. И вот этот мальчик тоже. И ребенок на краю стола. И женщина в старомодном берете, к миниатюрному портрету которой Мэриан протянула руку. Стоило ей коснуться рамки, как фотография упала вперед с негромким металлическим стуком, так что Мэриан ахнула и судорожно повернулась к резной двери. Дверь оставалась закрытой, и оттуда доносился все тот же навязчивый гул. Мэриан заметила, что пальцы у нее дрожат. Она медленно протянула их к фотографии, замерла, а потом быстро подняла ее и отдернула руку, словно прикоснулась к чему-то причиняющему боль или отвратительному.

Тихая фраза мисс Аллардайс всплыла в мозгу Мэриан: «Воспоминания всей жизни». Это не помогло ни смягчить, ни объяснить выражения лиц, застывших на столе, ни сделать их менее пугающими.

* * *

Бен, с чемоданами в обеих руках, стоял на верхней площадке у лестницы, лицом к коридору, и звал:

– Мэриан!

Куда она подевалась, черт побери? Сзади него зажужжал подъемник, везя вверх тетю Элизабет и Дэвида, примостившегося у нее на коленях. Оба ехали спиной к Бену. Бен буркнул себе под нос: «Да господи!», опустил чемоданы, сделал несколько шагов по коридору – и тут увидел в дальнем конце жену. Закрыв за собой двойные двери, она спускалась по ступенькам.

– Где ты была? – заорал он, и Мэриан, в пятидесяти футах от него, ответила громким «тсссс!».

Подъемник остановился за спиной Бена, и Дэвид закричал:

– Еще! Еще!

– Мы уже дважды ездили наверх, – ответила