Красный бубен - Олег Владимирович Попов

лезвиями вместо ногтей. Коновалов закричал, сбросил с себя тухлую гадину, вскочил и побежал. Но скелет-рыболов сделал ему подсечку, и Мишка полетел вперед головой. Костлявые руки скелета схватили его за ноги, а за руки – скользкие пальцы в чешуе. Демоны подняли Мишку и потащили. В цепких лапах мертвецов Мишка извивался, как червь. Мертвецы затолкали его в брюхо рыбы, зашили на рыбе шкуру, прокричали ей в рот: «Хамдэр мых марзак дыхн цадеф юфр-бэн!» – и столкнули фаршированную Коноваловым рыбу-фиш в воду. Мишку тошнило от гнилого мерзкого запаха. Он бился в утробе и кричал. Но помощи ждать было неоткуда.

– Ишь, разорался! – услышал он.

7

Мишка открыл глаза. Он был весь мокрый. Руки тряслись. Приподнялся на локтях. За столом кто-то сидел. Он не мог разобрать, кто это.

«Если Петька развязался, опять драться полезет! А сил у меня нет».

– Петька, ты?..

– Если я Петька, то ты Чапай. – Из темноты нехорошо засмеялись.

Голос не Петьки. Знакомый, но звучал необычно.

– Ты кто? – спросил Мишка.

– Черт в пальто!.. Не узнал?

– Делать мне нечего! Узнавалки узнавать!

Из темноты снова засмеялись.

– Колчан, ты что ль?

– Ну…

У Мишки отлегло. «Хорошо, что не Петька. Очень уж драться неохота».

Тут он вспомнил, что Углов рассказывал ему какие-то небылицы про Колчанова. Будто бы того затянуло в землю.

– А знаешь, Яковлевич, – Мишка усмехнулся, – Петька про тебя чего сочинил?

– Чего ж?

– Да… говорить смешно! Будто тебя за ноги под землю затащило!

– Ух ты!

– Ну! Шары зальет и несет невесть чего… То он Высоцкого спасает, то тебя под землю провожает!

– Балабол хренов… А где он сам-то? Я к нему пришел.

– Да я его связал, чтоб руки не распускал.

– Это хорошо…

– А зачем он тебе ночью? – В животе у Мишки неприятно заурчало.

– Обещал мне помочь картошки с поля натырить. Я ему за это поставил уже.

– А… – Мишка успокоился. В голове уложилось примерно так: Петька взял у Колчана бутылку, выпил, и работать ему сразу расхотелось. Поэтому он с поля слинял, и то, что он нехорошо поступил, заставило его рассказать о Яковличе всю эту чушь. – Теперь от него проку мало. Пьяный в жопу, – сказал Мишка.

– Да?.. Может, ты мне тогда поможешь?

– Знаешь чего, Яковлич… я с похмелья.

– Так я ж понимаю. – Колчанов поставил на стол бутылку. – Только я теперь ученый. Сначала дело, потом употребим. – Он спрятал бутылку обратно в карман.

– Не… тогда я не пойду! Ты, Яковлич, издеваешься? У меня башка трещит и ноги не гнутся. Того гляди стошню…

– Найдем другого. – Он приподнялся.

Мишка решил раскрутить Колчанова на сто грамм для поправки, а потом обвинить в жмотстве и никуда не пойти.

– Погоди, – сказал он. – Я согласен. Сто грамм налей, чтобы я двигаться мог…

– Ладно, – тот усмехнулся, и Мишке показалось, что Колчанов разгадал его план.

«Ну и хэ с ним! Все равно выпью!»

– Стакан-то есть?

– Зачем? Я из горлышка могу. Давай сюда свою бутылку.

– Смотри, много не пей. – Он протянул водку.

– Обижаешь. – Мишка перехватил бутылку. – Холодная какая! – Выделилась слюна.

Но не все, что приятно на глаз, приятно на вкус.

– Из погреба.

«Хрен ты меня в темноте проконтролируешь!» В армии его научил друг-татарин наливать водку сразу в пищевод. Таким способом можно было за несколько секунд опорожнить поллитровку. Мишка раскрутил бутылку, запрокинул и тут сообразил, что пьет что-то не то. «Это не водка!.. Это… моча!» Мишка никогда мочу не пил, но сомнений не было. Он опустошил уже больше половины, и моча продолжала литься внутрь. Мишка оторвал бутылку ото рта. Моча полилась на лицо. Он вскочил. Моча ударила в голову. То, что он выпил, беспрецедентно подействовало на него в моральном и физическом смыслах. Мишка ухватился за спинку кровати, его вырвало прямо в постель.

– У-ха-ха! – засмеялся Колчанов лающим, как у собаки, смехом.

– Ты что?! – задохнулся Мишка.

– У-ха-ха! – Силуэт Колчанова на фоне окна оставался неподвижным, как манекен в витрине магазина.

Мишку снова вывернуло.

– У-ха-ха! – Лающий смех звенел у него в ушах. – У-ха-ха!.. Ты думал, я дурак?! Не понял, что ты меня хочешь объебать?! Водки заглотить побольше и ни хера не сделать! Все вы тут так живете – выжрать на халяву и жопу чесать! – Голос у Колчанова стал как у Гитлера. – Жизнь ваша никчемная! Зажились вы тут все! Пора вас кончать!

Мишка замер. Услышать такое из уст Андрея Яковлевича Колчанова – все равно что услышать, как корова говорит лошади: «Спокойной ночи, лошадь». Что-то у Колчанова случилось с головой. Попросту говоря, он свихнулся. Неудивительно, что Петька рассказывал про него такие вещи.

– Ага, – сказал Мишка. Пока Колчана не забрали в психушку, надо успеть его как следует отметелить за мочу. Такое не прощают. Мишка шагнул вперед.

Колчанов то ли не понимал, то ли не боялся, что его сейчас изобьют.

В темноте бить неинтересно. Мишка протянул руку к выключателю, нащупал и повернул.

8

Одиноко загорелась тусклая лампочка. Мишка остолбенел. Вместо Колчана за столом сидел напоминающий его мертвец. Желтая кожа покрыта струпьями, на коленях руки с железными когтями. Точно такие он видел во сне! «Я сплю!» Но проснуться не получалось. Мишка смотрел, не в силах оторвать взгляд. Из головы гостя торчали кривые рога, которые Мишка не разглядел в темноте, они плотно прилегали к затылку, как у баранов. Что-то в Колчанове щелкнуло, рога поднялись, как у военных самолетов крупнокалиберные пулеметы при команде «к бою». Вытянувшиеся уши шевелились, как у собаки. Что-то застучало по полу. Мишка опустил глаза и увидел хвост, который выпростался из-за спины. Хвост напомнил Мишке его собаку-инвалида. Инвалидом собака стала не сразу. Прежде это была здоровая веселая дворняжка. Даром, что дворняжка, а умная, как бульдог! Дворняги лучше породистых. Как их воспитаешь, такими они и будут. Воспитаешь охотничьей, будет охотничьей, не хуже фокстерьера или сеттера. Воспитаешь сторожевой, будет как немецкая овчарка. Мишка воспитал свою собаку по-разному, на все случаи. Это была чудо-собака! Звали ее Коробок. Пришел Петька Углов и сказал: «Назови собаку Коробок, больно она у тебя квадратная!..» Кличка пристала. Рыжая небольшая собака с болтающимися ушами и подвижным хвостом. Добрая собака. Всему радовалась. Ходила на задних лапах. Это был коронный номер в пивной на станции. Мужики стояли за длинной полкой, прибитой прямо к забору, пили пиво, мусорили чешуей от воблы. Между ног бегал Коробок, подъедая с земли то, что еще годилось для него в пищу. Выпив пару кружек, Мишка начинал представление. «Ну-ка, Коробок, иди ко мне!» Собака, радостно виляя хвостом, подбегала к Мишке, садилась на жопу и, задрав голову, преданно смотрела на любимого хозяина. Мишка поднимал руку, показывая мужикам, что сейчас начнется представление и хорош, пожалуйста, шуметь. В наступившей тишине он вынимал из кармана кусок сахара, поднимал его над головой и объявлял: «Лебединое озеро, Чайковский! Солист – Коробок!» Собака поднималась на задние лапы и переминалась с ноги на ногу. Все начинали хлопать. Коробок кивал мордой, как будто все понимал. Мишка запевал всем известную мелодию, мужики подхватывал: «Там-там там-там тара-ра та-там!» Коробок ходил по кругу, подпрыгивая и приседая на задних лапах, а передними молотил по воздуху, как заяц. За дрессировку Мишке наливали водки. А для смеха поили и Коробка. Ему капали водку на кусок хлеба, и он его съедал, смешно фыркая. Коробок привык к алкоголю. Он предпочитал сахару – водку. Однажды пьяная собака попала под поезд и лишилась правой задней лапы и половины хвоста. Мишка переживал. Собаку было чертовски жалко. Сначала не было никакой уверенности, что Коробок вообще выживет. Но он выжил. Он выжил, научился довольно быстро бегать на трех ногах и вскоре смог опять принимать участие в представлениях. Только теперь ему приходилось скакать на одной лапе и удерживать равновесие с помощью половинки хвоста. Мужики удивлялись трехногому артисту. «Эка скачет, дьявол!.. Как кузнечик!.. А кабы ему две ноги отрезало, хэ бы так скакал… Да… Хэ бы он вообще скакал… А если б три… С одной не поскачешь!.. С одной только кататься, как колобку. Я от бабушки ушел… Иди