Красный бубен - Олег Владимирович Попов

– Не плачь, мама обязательно найдется. – Игорек дернул сестренку за руку. – Папа, где мама?

– Мама?.. – (Он должен увести детей отсюда.) – А разве она не дома?.. Где же она тогда, интересно?.. Пойдемте поищем ее вместе… Мама, ау! – крикнул он фальшивым голосом. – Где ты?! – Взял детей за руки. – Вы замерзли. Вам нужно домой… А то простудитесь…

– Нет! – Верочка топнула ножкой. – Я без мамы домой не пойду! Где наша мама? – Она опять заплакала. – Папа, где наша мама?!

– Так вот же она! – крикнул Игорек.

Дети вырвались из рук отца и побежали к матери.

– Мамочка, мамочка! Что ты тут лежишь?! Вставай, попку простудишь! – Верочка обхватила маму за шею. – Вставай, пойдем домой!

– Вставай, мама, пожалуйста! – Игорь потянул Таню за руку. Рука выскользнула и шлепнулась, как большой хвост мертвой рыбы. – Мама! Мама! Что с тобой?! – Он присел на корточки. – Тебя папка обидел, да?! – У него выступили слезы. – Мама, что ты молчишь?! – Он снова схватил ее руку и сильно потряс. Рука безжизненно упала.

Верочка зарыдала так громко, что у Мешалкина чуть не разорвалось сердце.

– Я знаю, почему мама не встает! Ее папка убил! Папка, зачем ты маму убил?! Папка плохой! – Она повалилась на спину и принялась кататься по земле.

Игорек отчаянно дергал Татьяну за платье:

– Мама, мама, вставай! Вставай, мама! Я больше никогда не буду со столба падать! Вставай!.. Я больше не буду воровать конфеты! Вставай же…

Мешалкин отдал бы полжизни, чтобы дети перестали рыдать. И еще полжизни, чтобы его жена ожила…

И случилось ЧУДО!

Тело Татьяны дернулось, вытянуло руки и село.

«Значит, самое ужасное позади! К черту всю эту ругань! Они помирятся и уедут в Москву! Живые и здоровые! Все позади… А впереди Москва…»

Э, нет!

Татьяна с вытянутыми вперед руками повернулась всем туловищем к Мешалкину и произнесла каким-то скрежещущим голосом:

– Дети, ваш папа меня обидел! О, как он меня обидел, нехороший, гадкий папа! Паршивый Урфин Джюс!

«Не успела воскреснуть, как ее опять понесло! И зачем только я на ней женился?.. Ладно, я не стану ей ничего пока говорить… Все же она пережила болевой шок и, возможно, себя не контролирует… Пусть обзывается, я потерплю…»

– Подонок! – закричала Татьяна прямо при детях. – Ваш папа – подонок! Он встречался здесь с грязной, заразной гадиной! Да! Ваш папа променял нас на проститутку! – Она всем корпусом повернулась к дереву. – Вон она прячется!

Дети зарыдали.

– Па-а-апа! – Верочка терла кулаками глаза. – Зачем ты променял нас на проститу-у-утку!

– Па-а-апа! – Игорек вытер рукавом под носом. – Зачем ты встречаешься с заразной га-адиной?!

– Дети! – Татьяна опять развернулась всем корпусом (как-то неестественно она поворачивалась). – Ваш папа, сволочь такая, со своей проституткой задумали убить вашу маму!

– Па-а-апа! – Верочка зарыдала громче. – Зачем ты хотел убить нашу ма-а-аму?!

– Па-а-апа! – Игорек тоже повысил голос. – Зачем ты такая сво-о-олочь?!

– Дети, хотите ли вы, чтобы у вас был папа убийца?!

– Нет, не хотим! – Верочка посмотрела на Мешалкина так, что ему показалось, будто на него смотрит не собственная дочь, а собственная смерть.

– Вы хотите, дети, чтобы у нас был хороший папа?

– Хотим. – Игорек перестал вытирать под носом. – Хотим хорошего папу!

– Хотим хорошего папу!

– Хотим хорошего папу!

– Хотим хорошего папу!

Причитания превратились в дикий ор. Дети ревели, как два реактивных самолета. Юра зажал уши. Но это не помогло.

– Мы все хотим хорошего папу! – сказала Татьяна. – Давайте же, дети, этого плохого папу убьем!

– Убьем! Убьем плохого папу!

– И его проститутку!

– Убьем! Убьем проститутку!

Татьяна поднялась и двинулась на Мешалкина.

А дети, переваливаясь, как их мать, пошли к дереву, за которым пряталась Ирина.

Мешалкин опять подумал, что спит. Конечно, он, как человек культурный, увлекался мистикой, но относил это к разряду искусства, а не жизни.

У Татьяны вспыхнули глаза, длинные зеленые лучи прорезали темноту тамбовской ночи.

– Я убью тебя, Мешалкин! – заревела она. – Ш-ш-ш!

– Мы убьем тебя, проститутка! – заревели дети. У них тоже вспыхнули глаза.

Татьяна присела и развела руки. Щелк! – из кончиков пальцев вылезли железные когти. Жена пошевелила ими. Когти стучали друг о друга и позвякивали.

«Я, безусловно, сплю и мне снится жена, потому что, когда я не сплю, она почти такая же. Я сплю сейчас в Москве и подсознательно помню, что завтра нужно ехать забирать из деревни семью. Моя сущность, глубоко упрятанная во время бодрствования, во сне вынырнула на поверхность, чтобы показать, что я вовсе не хочу забирать никого из деревни, что мне и так хорошо. И еще сущность хочет показать, что моя жена – опасная сука… Спасибо, конечно, но уже достаточно. Я все понял! Я и так знаю! Хватит!.. Пора просыпаться!.. Ку-ка-ре-ку!..»

Мешалкин часто заморгал и ударил себя по щеке. Татьяна приближалась, шипела и подвывала. Мешалкин больно ущипнул себя за ногу.

«Просыпайся, дурак… Она уже близко…»

Татьяна засмеялась зловеще. В жизни она никогда так не смеялась. У нее вообще отсутствовало чувство юмора. Это раздражало Мешалкина, творческому человеку без чувства юмора нельзя. Однажды Юра достал через Куравлева два билета на Жванецкого. Он прибежал домой и с порога сообщил – сегодня вечером они идут… «Угадай на кого?..» – «Ну на кого?..» – «Ну, угадай с трех раз…» – «Делать мне нечего!..» – «Если бы ты знала, на кого мы пойдем, ты бы так не говорила! У тебя бы язык не повернулся!..» – «Ты бы только рад был, чтобы у меня язык не поворачивался!..» Мешалкин сдержался, чтобы не испортить такой вечер. Все нормально. «Ты не знаешь, куда мы идем, а как узнаешь, сразу обрадуешься!..» – «По-твоему, я такая дура, что вообще ничего не знаю? Конечно! Это ты у нас такой умный! Все знаешь! Умник! А я у тебя только для того, чтобы обслуживать тебя и твоих бешеных детей!..» – «Да помолчи ты, в конце концов! Дай сказать!..» – «Вот-вот! Вечно ты мне рот затыкаешь! Я вот твои речи должна с утра до вечера выносить! Думаешь, мне очень интересно каждый день слушать, как ты палки стругаешь?..» – «Да погоди ты! Я знаю, что ты мое творчество не уважаешь. Я понимаю, откуда в тебе эта нетонкость натуры, но дай же мне сказать…» – «Что?! Ты моих маму-папу не трогай! Ты их мизинца не стоишь!..» – «Чьего мизинца? Маминого или папиного?..» Мешалкин начинал заводиться. «Или общего их мизинца?..» – «Не цепляйся к словам!..» – «Да послушай лучше, куда мы идем!..» – «С тобой вообще никуда ходить не хочется! У тебя все друзья придурки!..» – «Сама ты дура!» Мешалкин не терпел, когда жена обижала его друзей. «Если у тебя в башке ничего нету, лучше помолчи! Лучше послушай, куда мы идем!..» – «Да я тебя уже затрахалась слушать! Иди куда хочешь! Только без меня!..» Татьяна убежала в комнату и хлопнула дверью. В очередной раз вместо праздника Юра получил оскорбительный выговор. Он так старался, с таким трудом достал билеты, так радовался, и вот теперь – нате! Но билеты лежали в кармане и не давали покоя. Юра сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, собрал волю в кулак и открыл дверь в комнату. Татьяна лежала на диване лицом вниз и противно всхлипывала. «Ну ладно, я тебе скажу, на кого мы идем. На самом деле мы идем на Жванецкого!» Татьяна подняла голову и из-под руки посмотрела на Юру. Лицо красное, но плакать перестала. Юра переступил с ноги на ногу. «Ну давай, чего ты, собирайся… мы уже опаздываем…» И тут она заорала: «Куда ты, сволочь, в ботинках?! Я весь день полы мою, а ты в ботинках! Что я тебе – уборщица?..» – «Дура ты, а не уборщица! Тупица!» Мешалкин хлопнул дверью. Сначала он хотел пойти в гараж и там напиться. Но это путь некультурного человека. К тому же ему так хотелось пойти на концерт. И он пошел. Возле Театра эстрады толпился народ на лишний билетик. Юра выбрал из толпы девушку посимпатичнее. «Сколько я