Мастерство и Преданность - Malki

— Это не важно, — прошептал я, наклоняясь над тканью. — Важно только это.

Каждый стежок, каждый шов возвращал мне ощущение контроля. Здесь, в своей мастерской, я был хозяином. Только здесь я мог быть собой.

В голове всё ещё звучал её голос, но я гнал его прочь. Лорд, Лина, их слова — всё это оставалось за пределами этих стен.

— Ты хороший мастер, — прошептал я, повторяя слова лорда, как мантру.

Игла скользила по ткани, нитки ложились ровно, а я вновь чувствовал, как мир обретает смысл.

Работа была моим спасением, и я снова отдался ей полностью, забывая обо всём остальном.

Тени

Когда дверь в мастерскую с глухим скрипом отворилась, я сидел за столом, склонившись над тканью, словно погружённый в иной мир. Воздух был густ от запаха воска и шерсти, а свет свечей, колеблющийся в полумраке, отбрасывал длинные тени на стены, уставленные полками с инструментами и рулонами ткани. Плащ, над которым я трудился всю ночь, лежал передо мной, его поверхность переливалась, словно живая, а узоры, едва заметные на первый взгляд, начинали проявляться, как будто подчиняясь неведомой силе, скрытой в моих пальцах. Каждый стежок, каждая нить казались частью чего-то большего, чего-то, что я не мог до конца понять.

На пороге стояли двое гвардейцев. Их тяжёлые шаги, гулко отдававшиеся по деревянному полу, и металлический звон лат нарушили тишину мастерской. Их лица, озарённые тусклым светом свечей, выражали недовольство, а глаза, холодные и подозрительные, словно искали малейший повод для обвинения. Один из них, более крупный, с грубыми чертами лица, уже открыл рот, чтобы заговорить, но его голос прозвучал раньше, чем я успел поднять голову.

— Какого чёрта?! — его крик разорвал тишину, как удар грома. Лицо гвардейца покраснело от гнева, а глаза метали молнии, словно он готов был тут же схватить меня за горло. — Ты!

Я медленно поднял голову, стараясь сохранить спокойствие, хотя внутри всё сжалось, как пружина. Мои пальцы, всё ещё касающиеся ткани, дрожали, но я не позволил этому проявиться. Голос, который я услышал, был моим, но звучал так, будто принадлежал кому-то другому.

— Вы… что-то хотели? — спросил я, стараясь придать словам ровность, хотя сердце билось так громко, что, казалось, его слышат даже они.

Гвардейцы переглянулись, и в их взглядах читалось недоверие и раздражение. Затем один из них, тот, что поменьше, но с острым, как лезвие, взглядом, шагнул вперёд. Его ладони с грохотом опустились на край стола, заставляя меня откинуться назад. Стол дрогнул, и свеча, стоявшая на краю, едва не упала, её пламя затрепетало, отбрасывая дрожащие тени на стены.

— Где ты был?! — его голос был низким, почти рычанием, и каждое слово, казалось, било по мне, как удар кнута.

— Здесь, — ответил я, стараясь звучать уверенно, хотя внутри всё сжалось ещё сильнее. Мои мысли метались, пытаясь вспомнить, что произошло прошлой ночью, но память была как туман, сквозь который я не мог пробиться.

— Не ври! — крикнул второй гвардеец, его кулак с грохотом ударил по двери, заставляя её дрогнуть. — Мы были на дверях всю ночь! Никто не входил и не выходил!

Я посмотрел на них, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Я действительно не помнил, как оказался в другом месте, как вернулся сюда. Всё было как в тумане, словно кто-то стёр кусок моей памяти, оставив только обрывки, которые я не мог собрать воедино.

— Мы искали тебя всё утро, — продолжил первый гвардеец, его голос всё ещё был громким, но в нём чувствовалась усталость, словно он уже устал от этой игры. — Если бы ты не был так важен для лорда…

Он не договорил, но в его взгляде я прочёл всё. Меня бы давно уже казнили за неповиновение, если бы не моё ремесло. Лорд ценил мои работы, и это было единственной причиной, по которой я всё ещё дышал.

— Вы… ошибаетесь, — сказал я, стараясь звучать уверенно, хотя мои слова казались пустыми даже мне самому. — Я всё это время работал.

— Работал? — второй гвардеец насмешливо фыркнул, обводя взглядом стол, заваленный тканями, нитками и инструментами. Его глаза, холодные и подозрительные, скользили по каждой детали, словно ища доказательства моей лжи. — Ты ещё смеешь нам врать?

— Достаточно, — резко сказал первый, отступая от стола. Его лицо, всё ещё красное от гнева, выражало раздражение, но он, казалось, уже устал от этого разговора. — Мы сказали всё, что хотели.

Он развернулся, кивая напарнику, и они оба направились к двери. Их шаги, тяжёлые и гулкие, отдавались в моей голове, как удары молота. Я сидел, не двигаясь, чувствуя, как напряжение медленно спадает, но оставляет после себя пустоту.

— Но помни, — бросил он через плечо, уже выходя. — Если ты ещё раз исчезнешь…

Слова остались незавершёнными, но их смысл был предельно ясен. Угроза висела в воздухе, как туман, и я знал, что следующая ошибка станет для меня последней.

Дверь закрылась за ними с глухим стуком, оставив меня в тишине. Мастерская, наполненная запахами воска и ткани, казалась теперь ещё более пустой, чем прежде. Я долго сидел неподвижно, глядя на место, где стояли гвардейцы. Их слова звучали в голове эхом, но вместо страха я чувствовал… пустоту. Она была холодной и безжизненной, как будто что-то внутри меня отключилось, оставив только оболочку.

Наконец я поднялся, пододвинул свечу ближе к столу и внимательно посмотрел на плащ. Его гладкая ткань блестела в тёплом свете, но то, что привлекло моё внимание, было не блеском.

Узоры.

Они вновь появились, но теперь были другими. Линии складывались в фигуры, которые не сразу удавалось разглядеть. Они были изящными, почти гипнотическими, словно жили своей собственной жизнью. Я провёл пальцами по ткани, и узоры начали двигаться, меняться, как будто реагируя на моё прикосновение. На этот раз я не испугался. Я чувствовал только одно: этот плащ был шедевром.

— Что ты такое? — прошептал я, но ответом мне была только тишина.

Я сел за стол, продолжая смотреть на узоры, которые медленно исчезали, оставляя после себя ровную, гладкую ткань. Моя работа на сегодня была завершена, но с каждой ночью вопросов становилось всё больше. Что это за сила, которая заставляет узоры оживать? Почему я не могу вспомнить, где был прошлой ночью? И главное — что будет, если гвардейцы окажутся правы?

Я вздохнул, откинувшись на