Порочная: Хэллоуин - Брайан Смит

18.

Элизе Питерсон было трудно принять реальность своего мрачного положения. Все имеющиеся данные убедительно свидетельствовали о том, что ее жизнь близилась к концу, и, учитывая, что она была рождественским ребенком и ей еще не исполнилось восемнадцати, это казалось в корне несправедливым. Это шло вразрез со всем, что, как ей казалось, она понимала о том, что правильно и благостно в мире. Всю свою жизнь она твердо верила, что Бог всегда защитит невинных и чистых сердцем, тем самым оградив ее от плохих людей в мире.

Сегодняшний вечер избавил ее от этого заблуждения.

Ей хотелось верить, что ее мозг мучает ее каким-то ужасным кошмаром, порожденным фильмом ужасов, который они с Брэдом наполовину просмотрели, когда целовались в его спальне ранее днем. Были времена, когда она была вполне способна существовать в условиях отрицания, чтобы справиться с вещами, которые раздражали ее или заставляли чувствовать себя некомфортно, как, например, в детстве, когда она случайно обнаружила тайник с гей-порно, хранящийся у ее отца-мачо, или в прошлом году, когда она была тронута неуместно со стороны симпатичного учителя истории, в которого она была влюблена.

В каждом из этих случаев - и во многих других, кроме того, - ей удавалось запрятать воспоминания о тревожных происшествиях в такие отдаленные уголки своего сознания, что возвращение их на передний план было маловероятным, если не считать какого-то прямого провоцирующего события, которое вытащило бы их из мрака. Это не означало, что она полностью стерла воспоминания из своей памяти. Это просто означало, что они были настолько глубоко погружены в себя, что она могла притворяться, что этих неприятных событий не было. В худшем случае, они, вероятно, будут смутно напоминать сны о другой жизни.

Она не думала, что сможет сделать это в этот раз, и причин для этого было множество, и главной из них была ноющая боль от многочисленных ножевых ранений. Все, что ей нужно было сделать, это представить, как это большое лезвие вонзается ей в живот, и ужасное ощущение стали, застрявшей глубоко в ее теле, вернулось с полной силой, как будто все происходило сначала. Это было плохо, ужасно, но то, как деревенщина вонзила в нее нож, вызвало у нее почти непостижимую агонию, боль настолько сильную, что она лишила ее способности формировать связные мысли, сделала речь невозможной, оставив ее способной только кричать в ответ на это. Почти таким же ужасным было то, как оба деревенщины позже засунули свои пальцы в раны, усилив ее мучения и, вероятно, наполнив ее всевозможными противными микробами, учитывая, что от них обоих пахло так, словно они не мылись неделями.

Она предположила, что раны на ее руках были менее опасны для жизни, но каждая из них была болезненной сама по себе. Если бы она не получила несколько ударов ножом в живот, боль от раненных рук, несомненно, была бы самой сильной, которую она когда-либо испытывала. Она не могла сжать руку, которую проткнули насквозь, не вызвав новых волн невыносимой пульсирующей боли, которая заставила ее захотеть обезболивающего для всего тела. Глубокий порез на середине ладони был почти таким же болезненным, обнаженные нервные окончания содранной кожи были чувствительны к каждому ее малейшему движению, что заставляло ее прижимать ее к груди и изо всех сил стараться вообще не двигаться.

К сожалению, из-за тряски старого автомобиля, который быстро двигался по ухабистым проселочным дорогам, оставаться неподвижным было невозможно. Что еще хуже, она знала, что любая слабая надежда на спасение будет зависеть от того, сможет ли она преодолеть боль. В настоящее время она не могла представить себе никакого реального способа, которым можно было бы повлиять на побег, но если бы представилась какая-нибудь маловероятная возможность, ей пришлось бы использовать свои руки, и, вероятно, часто.

Однако пока она была в ловушке.

Не просто в ловушке, но и запертая в удушающе тесном пространстве с полутрупом какой-то незнакомой женщины и своим парнем, который, если уж на то пошло, был ранен еще тяжелее, чем она. Она ничего не могла разглядеть в багажнике "Шевелле", но мысленно продолжала видеть изуродованное лицо Брэда и его чудовищно рассеченную руку. Половинки кисти были повернуты таким образом, что больше походили на конечности какого-то космического существа, чем на что-либо человеческое.

Она несколько раз пыталась заговорить с ним с тех пор, как они оказались в багажнике, но пока не получила ничего похожего на внятный словесный ответ. Он был способен только время от времени слабо всхлипывать. Периоды между всхлипами делали ее почти беспомощной от беспокойства. Она продолжала думать, что он либо уже мертв, либо вот-вот умрет, и эта перспектива вселяла в нее панический страх. Не только потому, что она любила его, но и потому, что ей была невыносима мысль о том, что ей придется столкнуться с тем, что еще предстоит, в одиночестве. Она нуждалась в утешении в его обществе, каким бы ничтожным оно ни было в его ослабленном состоянии. Ее возлюбленный со второго курса, он был ее сильным защитником, капитаном команды. В его присутствии она всегда чувствовала себя в полной безопасности.

Но дни, когда Брэд защищал ее, прошли.

Хотя любая надежда на спасение казалась призрачной, почти невозможной, какая-то упрямая часть ее продолжала цепляться за мысль о том, что она сможет ускользнуть, как только выберется из багажника. Возможно, это была глупая идея, но она не могла отказаться от нее, по крайней мере, до тех пор, пока в ее теле еще оставалось дыхание. И все же, даже в самых смелых своих фантазиях она не могла представить себе ни одного реального сценария, при котором она смогла бы ускользнуть с Брэдом "на буксире".

Я могу спасти только себя. Прости, детка, но это правда.

А это означало, что время, проведенное с Брэдли Хардингом, которое было жизненно важной, неотъемлемой частью ее жизни, подходит к концу. Это также означало, что все тщательно продуманные планы на их совместное будущее, о которых она мечтала так много скучных дней в школе, никогда не станут чем-то большим.

Они не поженятся.

И не заведут детей.

Если говорить более конкретно, они бы закончат среднюю школу и не поступят в Обернский университет следующей осенью. Она не вступит в женское общество и не получит всех тех потрясающих впечатлений от учебы в колледже, которых так долго ждала.

Нет! Перестань так думать.