Латинист - Марк Принс

когда он подписал счет в баре, она отвернулась от подписи, будто от обнажающегося перед ней незнакомца. Она начала настаивать на том, чтобы вернуться туда, куда ей вернуться следовало, он попросил этого не делать, назвать хотя бы свое имя, свой номер ради новой встречи в Риме.

— Да что ж это? Вы Золушка? Или тыква? Это несерьезно. Скажите хотя бы, как вас зовут.

Все это печальным образом напоминало ее отношения с Беном, причину их несостоятельности — ее нежелание открыться, оказаться на виду. И все же при мысли, что они снова встретятся в Риме, что она назовет ему свое имя, ее передергивало от отвращения, и когда такси въехало в ворота их временного пристанища, Тесса громко вздохнула от облегчения.

Наверху в ванной обнаружилась Лукреция — она чистила зубы.

— Славный денек? — поинтересовалась Лукреция у Тессиного отражения.

Тесса, улыбаясь, кивнула. Она радовалась, что последовала совету подруги.

* * *

На следующее утро, когда Тесса проснулась, ее встретили яркий свет за шторами и полная тишина. В кухне обнаружилась Элоиза, она готовила омлет и пояснила, что нынче воскресенье и все спят. Тесса несколько часов пыталась работать у себя в комнате, потом археологи наконец-то зашевелились. На выходной была запланирована какая-то поездка. И дегустация вина. Грэм и один из голландцев пререкались в коридоре, что лучше — мальвазия или требьяно.

— Тес-са! — позвала ее Лукреция.

То есть и ее приглашают.

— Я так пока и не успела толком посмотреть Остию, — сказала она.

— Правда?

— А остальные там уже были?

— Конечно. Но если не видела, нужно посмотреть. Стопудово.

Тесса так и не поняла, то ли она действительно услышала налет снисходительности в этом «стопудово» — в конце концов, Остия-Антика — это для туристов, не для археологов. Там уже все раскопано. При этом почти все надписи из тома IV обнаружили именно в Остии, и она, наряду с Помпеями, представляла собой одну из немногих масштабных руин римских городов. А кроме того, после последнего ее посещения Тесса чувствовала, что должна с ней помириться. По дороге — а ехали они недолго — Тесса все меньше и меньше жалела о принятом решении, потому что все волей-неволей вынуждены были вникать в перепалку Грэма и Юпа.

— А Грэм вообще совершеннолетний, ему пить можно? — поинтересовалась Элоиза.

Они высадили ее у самого средневекового замка, и она вновь проследовала между покрытыми граффити столбами ворот на длинную входную дорогу, которая яркой лентой растянулась под безоблачным полуденным небом. День выдался теплый, солнечный, притом выходной, однако туристов на обсаженной соснами дороге было совсем мало, что производило странноватое впечатление. Вот впереди показался остов города: вокруг Тессы вздымались обветшалые стены, облицованные квадратными каменными плитами. У кассы маячила компания примерно из тридцати светловолосых посетителей, и Тесса, купив билет, некоторое время следила взглядом за этой амебой, уползавшей прочь вслед за рослой пожилой женщиной, длинная юбка которой плескалась вокруг лодыжек. Тессе она нравилась все больше и больше: кольцо в носу, темные патлы, — а еще этот сгусток из тел помог погасить нараставшую нервозность. Под ярким солнцем — никакого дождя и тумана — руины больше обычного напоминали человеческое обиталище, тем более что туристов вокруг почти не было. Лишенный зрителей, древний город как будто поднялся почти на ту же плоскость реальности, в которой пребывало и настоящее.

Группа втягивалась все дальше и дальше, но вот экскурсовод притормозила рядом с двумя высокими ветхими каменными стенами по обеим сторонам от древней дороги.

— Guten Tag, — пропела она по-немецки, но с мглистым итальянским выговором. — Ich heisse Nadia.

В первый момент Тесса хотела все бросить и идти своей дорогой — по-немецки она понимала с пятого на десятое, но ее почему-то тянуло к Надиному неразборчивому пению, к послушным немцам, похожим на детишек на загородной экскурсии, к возможности походить здесь под чьим-то руководством. Она решила прибиться к группе на пять минут, потом дала себе еще пять, потом еще. Разбирала названия на латыни: городские ворота, амбары, продуктовые лавки, жилые помещения. Пыталась, разумеется, понять, что говорят по-немецки, но и у немцев, похоже, с этим были проблемы: «Wie bitte?» — то и дело произносил кто-то из них. «Wie bitte?» — и Надя начинала жестикулировать, меняла мелодию, тональность. Они двигались под гул некой дословесной песни, и никто не возмущался тем, что Тесса к ним присоединилась. Они осмотрели бани, амфитеатр в форме полумесяца, полы, украшенные мозаикой на мифологические темы: Тезей, Ромул и Рем, Актеон со своими псами-убийцами. Приятно было слушать, слепо следовать за экскурсоводом — Тесса, как ей казалось, бродила с ними много часов, Надя начала похрипывать, а от покосившихся стен потянулись в сторону тени.

В самый разгар экскурсии — казалось, что от входа они ушли на много километров, — Тесса заметила витую кирпичную лестницу, которая напомнила ей витую лестницу у них дома в Джексонвиле. Лестница, частично разрушенная, вела лишь на первую площадку. Лестница в никуда — подробность, которая в прошлый раз ей не показалась странной и даже достойной внимания. Следующие четверть часа группа постепенно к этой лестнице приближалась, пока Надя исполняла на немецком арпеджио — перечисляла встречавшиеся им достопримечательности. Тесса снова приблизилась к domus, снова увидела его насквозь через разрушенные стены, группа же сгрудилась под увечным портиком.

— Domus di Scapula, — услышала Тесса и дернулась от чувства мучительного узнавания, — in einundf untzig ausgegraben.

Раскопан в 1951 гаду — а дальше она снова перестала разбирать Надины слова, отрывистая мелодия взмывала в открытое небо, Тесса же поднималась по лестнице. А может, подумала она, через год-другой в этой части экскурсии будут упоминать про табличку с проклятиями. Она одолела первые десять ступеней, перешла на следующий виток, остановилась на голой площадке. Перистиль, сообразила она. Триклиний — здесь Скапула трапезничали. Она посмотрела вниз, внутрь дома: поднялся ветерок, ерошил волосы у лица. Публий Марий Скапула et fututricem eius.

Еще дома она не раз замечала, как отец ухлестывает за другими женщинами: ладонь на пояснице, особая улыбка — смысл всего этого она осознала лишь задним числом. Дома никогда не обсуждали эту череду романтических эскапад, в основном с «подчиненными» — так выразилась Клэр, когда много лет спустя Тессу настигло озарение. А поначалу она не видела ничего странного в том, что мама сняла с себя обязанность по уходу за Дином, когда таковая на нее легла. Только много позднее Тесса начала соображать, разбираться в несчастных клише его привычек. Nymphaeum, слышала она. Tablinum. Почти всю свою взрослую жизнь Тесса таила обиду на то, как