Сторож брата моего - Тим Пауэрс

словам, что он, дескать, был изгнан из дома, где служил учителем, и вообще из деревни Торп-грин за роман с супругой хозяина, и не раз задумывалась о том, что же Брэнуэлл натворил такого, что хозяин грозился «обнародовать», если тот еще раз покажется в тех краях.

А доктор Кросби, очевидно семейный врач Робинсонов, даже присылал Брэнуэллу почти ежемесячно некоторую сумму денег — с тем же условием.

Возможно, в их доме с Брэнуэллом случилось нечто такое же, как только что? Не мог ли мистер Робинсон подумать, что Брэнуэлл… превращается в вервольфа?

Эмили поежилась — не столько от холода, сколько от этой мысли, — и вновь почувствовала, что ее может вырвать.

Не могло ли это быть истинной причиной увольнения? И перед кем мистер Робинсон грозился обнародовать случившееся с Брэнуэллом? Перед местными жителями, перед магистратом или какой-нибудь жуткой католической инквизицией?

Она ограничилась одной фразой:

— Ты чуть не вынудил мистера Керзона исполнить это твое желание.

— Будь я Нортенгерлендом, я…

— Прекрати.

Мимо церкви и кладбищенской ограды, до крыльца приходского дома она уже почти несла брата на себе и, естественно, вспомнила, как однажды утром, полгода назад, так же волокла раненого Алкуина Керзона от Понден-кирк. Такое вот противоестественное бремя, подумала она.

Когда они наконец-то оказались в доме, Эмили жестом отослала обратно в кухню высунувшихся навстречу Энн и Табби, а сама, благо не впервой, втащила брата вверх по лестнице и привела в его темную комнату, где сняла с него пальто и позволила ему упасть на кровать. Потом она стянула с него башмаки и немного постояла спиной к окну. В пробивавшемся сквозь стекло рассеянном лунном свете она только-только различала очертания тела Брэнуэлла — он лежал неподвижно, но похрапывал вполне нормально.

Спустившись на первый этаж, они со Стражем просто покинули дом и менее чем за пять минут преодолели отрезок главной улицы и оказались перед дверью Керзона.

Он открыл ее, прежде чем Эмили успела постучать.

— Садитесь, — сказал он, как только гостья и собака вошли в дом. — Почему свинец и ржавчина?

Эмили, не снимая пальто, села на тот же стул, Керзон закрыл дверь на засов, и она пересказала объяснение отца насчет ржавчины с колокола, который звонил на похоронах в 1771 году.

Керзон сел на свое место напротив нее и взял вилку.

— Это разумно, — признал он. Потом отрезал ломтик мяса и качнул головой в сторону Стража, вопросительно взглянув на Эмили. Та благосклонно кивнула, и Страж деликатно взял угощение, которое протянул ему Керзон.

— И вы тоже любите своего брата, — констатировал Керзон, садясь на место. Повязка по-прежнему закрывала его левый глаз. — Вы ведь готовы были выстрелить в меня, правда?

Эмили прикоснулась к карману своего пальто.

— Я и сейчас могу.

Он ответил слабой улыбкой, от которой морщины на щеках стали еще глубже.

— Когда вашего брата укусила тварь, похожая на большую собаку? Это, бесспорно, стало причиной того, что случилось с ним только что.

Эмили недовольно поджала губы, но все же ответила:

— Ему тогда было восемь лет. Может быть, девять. Сейчас ему без года тридцать.

— Так давно?! Но в таком случае что же произошло недавно, что помогло этому воздействию проявиться спустя столько лет?

— Он… — начала было Эмили, но остановилась. — Если вы попытаетесь убить его, то Страж или я сама убьем вас.

— Я понимаю. — Он сделал ей знак продолжать.

Страж лег на пол рядом с нею, и она наклонилась и погладила его по голове.

— Я ввязалась во все это, чтобы спасти брата.

— Конечно.

Эмили вздохнула и быстро заговорила:

— Случилось так, что миссис Фленсинг устроила ему, как она это называет, посвящение: уколола его в ладонь одним из этих раздвоенных ножей. А потом… он оказался рядом, когда Страж разломал череп вервольфа, который миссис Фленсинг принесла сюда. Когда это произошло, с ним случилось нечто вроде припадка.

— Осмелюсь заметить, — Керзон поудобнее устроился на стуле, — я вроде бы говорил вам, что это за призрак, который завладел им.

Эмили кивнула.

— Валлиец. — Она вздохнула и посмотрела на низкий потолок. — Бедняга Брэнуэлл надеялся стать персонажем из собственных сочинений — аристократом байронического типа, которому он дал имя Нортенгерленд.

— Нортенгерленд, — повторил Керзон, мотнув головой. — Типично подростковое звучание имени. — Он понизил голос: — Вы помните, какое предсказание сделала мне богиня не далее чем полдня назад?

— Если, конечно, старая соломенная кукла может что-то знать… — протянула Эмили и неохотно продолжила: — По вашим словам, она сказала, будто мертвая сестра все еще мертва, а мертвый брат ищет носителя.

Керзон молча смотрел на нее единственным открытым глазом.

— Носителя, — повторила она и добавила, чуть помолчав: — Подготовленного носителя. — «Самое время сменить тему», — подумала она. — Нож, который вы носите, точь-в-точь такой, как был у миссис Фленсинг. Зачем этому оружию раздвоенный клинок?

— Она не провела над вами это посвящение?

Эмили покачала головой.

— Отлично. Я даже и не знаю, что получилось бы, удайся им добраться до вас.

Он поднял забытый стакан с янтарной жидкостью и, прищурившись, посмотрел на Эмили поверх края.

— Среди нас есть такие, — начал он, тщательно подбирая слова, затем сделал длинный глоток и продолжил: — Кто очень быстро исцеляется от ран. Нервы, ткани мгновенно откликаются на повреждения, и тело восстанавливается после них примерно за час. А вот два клинка наносят две раны, очень узкие и расположенные очень близко одна к другой, и поэтому исцеляющие реакции на обе раны влияют одна на другую — как накладывающиеся волны от двух кораблей — и теряют свою направленность и эффективность. Исцеление, таким образом, затрудняется.

Правая рука Эмили словно сама собой скользнула в карман пальто; Страж около ее ноги пошевелился.

— И, — продолжал Керзон, — некоторое количество рассеявшейся целительной энергии жертвы сохраняется в ноже — как электричество сохраняется в лейденской банке. — Эмили вспомнила, как миссис Фленсинг уговаривала ее в приватной комнате «Черного быка»: всего лишь уколоть ладонь этими остриями — совсем чуть-чуть уколоть, даже кровь не выступит.

— При посвящении, — сказала она, — укол чисто символический, вовсе без раны.

— Тем не менее он сказывается на ком-то, получившем укус или заражение от… от одного из…

— Вервольфов.

Керзон приподнял руку и позволил ей упасть на стол.

— Можно сказать и так. В общем, семена находятся в крови и готовы прорасти. И нужен нож-диоскуры, которым прежде нанесли рану… э-э… вервольфу, чтобы лезвия были заряжены той самой рассеянной энергией. Получится резонанс, разрядка, уравнивание. Насколько я понимаю, это должно быть похоже на удар электричеством.

— Диоскуры, — сказала Эмили. — Так называли Кастора и Поллукса, которые были