Сторож брата моего - Тим Пауэрс

— Я думаю, мы сможем кое-что предпринять, чтобы такого не случалось, до тех пор пока все мы не найдем способ исцелиться от… от этого местного заболевания.

Брэнуэлл высвободил руку из пальцев сестры.

— Ты знаешь, как это сделать?

— Окончательно — еще нет. Однако что-то сделать мы можем, если, конечно, ты желаешь спастись. Ты хочешь?

— Я не заслуживаю спасения. Но если ты считаешь, что можешь помешать ему завладеть мною, я… попробую.

Следующие десять дней Эмили подолгу торчала на кухне, где плавила на плите кубики свинца и добавляла в расплав хлопья ржавчины, чтобы изготовить как можно больше пуль, потому что она теперь стреляла из пистолета по нескольку раз в день: с рассветом — на кладбище, и днем — в пустошах, по случайно подвернувшимся камням, и возле Понден-кирк. Она неизменно носила с собою нож-диоскуры, некогда принадлежавший Керзону, сделав для него ножны из картона, которые привязывала к ноге ниже колена. Во время прогулок она почти никогда не забывала срéзать тонкую веточку с какой-нибудь березы и ободрать с нее листья, оставив лишь один. И под подушкой у нее каждую ночь лежала блестящая монетка в один пенни.

Решимости Брэнуэлла, которой он исполнился было под нажимом сестры, хватило ненадолго — он с готовностью позволил Эмили забрать его старые очки и флакон с маслом, полученный от миссис Фленсинг, но непрестанно сетовал, что она каждый день забирает у него и обычную пару и возвращает лишь после того, как вытащит его на прогулку до протекавшего неподалеку ручья Слейден-бек, где заставляет шлепать по проточной воде. Он наотрез отказался носить на глазу сделанную Эмили для него повязку и уже через пару дней перестал зажмуривать на ходу один глаз, решив, что это очень неудобно.

Он, правда, довольно успешно воздерживался от посещения «Черного быка», но лишь потому, что исчерпал там кредит, а отец, у которого он мог бы иногда выманивать деньги, пугая его театральными угрозами самоубийством, никак не возвращался.

Эмили была уверена, что он дважды оказывался на грани рецидива.

Он постоянно отнекивался, не желая входить в воду Дин-бека, но одним холодным утром заартачился особенно сильно, зарычал на сестру, и волосы у него вздыбились куда сильнее, чем если бы их просто растрепал ветер. Страж залаял в тревоге, а Эмили пристально взглянула в глаза брату и несколько раз твердо повторила: «Брэнуэлл», прежде чем почувствовала, что на нее опять смотрит брат.

Однажды вечером в кухне она заметила, как он рассматривал чайную чашку через свои обычные очки, крутил ее так и этак, отодвигал и придвигал, как будто сопоставлял ее форму с расстоянием; он разговаривал, но его голос превратился было в нечленораздельное рычание. Эмили встала, наклонилась над ближайшим ведром со святой водой, набрала пригоршню и плеснула на очки. Испуганный и раздраженный голос, протестовавший против такого обращения, принадлежал Брэнуэллу, ну а очки Эмили изъяла на ночь.

Вскоре Эмили отыскала пару старых отцовских очков и помазала стекла маслом из флакона миссис Фленсинг.

Она стала надевать их, выходя из дома, — и стала видеть привидения. Размытые фигуры с пузырями вместо голов и конечностями, похожими на корявые ветки, иногда спешили к ней, когда она проходила мимо кладбища, и запомнившиеся ей случаи одышки, происходившие там, получили объяснение, когда она увидела, что эти существа собираются вокруг нее и начинают всасывать воздух через зияющие ротовые отверстия. Но ей всегда удавалось в такие моменты заставлять себя глубоко дышать, и тогда она видела, что призраки отступают, почувствовав сопротивление.

Несколько раз на бесформенных головах она смутно различала человеческие лица, а однажды она узнала пекаря, который умер в деревне зимой. Она попыталась заговорить с ним, но вынуждена была отступить, тяжело дыша, когда существо вцепилось в нее и принялось высасывать дыхание.

Она даже обходила вокруг деревни, то поднимая очки на лоб, чтобы видеть нормально, то опуская на глаза, чтобы разглядеть проявления сверхъестественного. Парочка деревенских жителей при взгляде сквозь очки вроде как светилась, каких-то окружала собственная, персональная тень, и Эмили подумала, не может ли это указывать на их скорую смерть. Она, против обыкновения, посетила воскресную службу в церкви и там дала Энн очки, чтобы та смогла увидеть несколько привидений, преклонивших колени в проходе. Эти создания были невидимы для всех остальных, но испускаемый ими запах болотного газа заставлял многих подозрительно принюхиваться и отодвигаться от мест, где находились призраки.

Иногда она улавливала чуть слышную музыку, которая словно доносилась сквозь заушники очков, и видела, как призраки приседали и подпрыгивали в неуклюжих подобиях танцевальных па, а несколько раз ощущала какую-то вибрацию, похожую на вопль, и видела призрак, мчавшийся по улице, спасаясь от несуществующей уже много лет опасности. Дважды ей случалось видеть, как особенно сильно паниковавшие создания вдруг исчезали во вспышке пламени; в этих случаях даже ничего не подозревавшие прохожие моргали и оглядывались по сторонам.

Только раз, через неделю после отъезда Керзона, она, взяв очки, отправилась на продолжительную прогулку до Понден-кирк. Очки показывали ей деревья там, где их не было, и незнакомые стоячие камни на вершинах холмов, на давно стоящих полуразрушенными брошенных крестьянских домах при взгляде через очки оказывались крыши, в дверях и окнах можно было неотчетливо разглядеть людские фигуры, разглядывавшие ее через раскинувшиеся на полмили верещатники, под наклонившимся от непогод кипарисом в узкой лощине она увидела трех старух, тех самых, что неделю назад на ее глазах явились из болотных огней, и сейчас они манили ее и кричали ей вслед, когда поспешно удалилась, когда же она стояла на склоне под возвышавшейся над нею громадой Понден-кирк и смотрела сквозь смазанные неведомым составом стекла, громадные черные камни словно шевелились, как будто норовили расправить гигантские ручищи, разметать покрывавшую склон землю и встать на скрытые под нею ноги.

Уже через несколько дней должны были вернуться из Манчестера отец и Шарлотта, и Брэнуэлл отчаянно боялся их приезда. Энн сочувствовала его страданиям, но его раздражало, что она, похоже, не могла по-настоящему поверить в то, что полторы недели назад, в гостиной Керзона, он действительно начал превращаться в вервольфа, тогда как Эмили, видевшая это своими глазами и осведомленная обо всех его недостатках, почему-то никогда не давала повода усомниться в своей преданности брату.

Они, естественно, не собирались рассказывать отцу о том, что случилось. Но ведь Патрик, как они уже знали, снова видел — после нескольких лет практически полной слепоты, — и Брэнуэлл знал, каким потрясением для отца окажется внешность опустившегося за эти годы