О чем молчит река - Изабель Ибаньез

Мне жаль. Так жаль, что я никогда не смогу выразить это словами. Знай, что я навеки твой слуга, и, если тебе что-то понадобится, достаточно лишь написать письмо. На мой взгляд, вам стоит незамедлительно провести похороны в Буэнос-Айресе, чтобы ты могла навестить их в любой момент. Зная свою сестру, я уверен, что ее душа снова с тобой на ее родной земле.

Без сомнений, ты понимаешь, что теперь я твой опекун и распорядитель поместья и твоего наследства. Поскольку тебе восемнадцать и ты во всех отношениях умная молодая женщина, я отправил письмо в национальный банк Аргентины, предоставив тебе разрешение пользоваться капиталом при необходимости – в разумных пределах.

Доступ к деньгам есть только у меня и у тебя, Инес.

Будь очень осторожна с теми, кому доверяешь. Я взял на себя вольность сообщить семейному юристу о сложившихся обстоятельствах и рекомендую обращаться к нему по любым вопросам. С твоего позволения я также рекомендую нанять управляющего по хозяйству, чтобы ты могла оплакать эту чудовищную утрату. Прости меня за эти новости. Мне очень жаль, что я не могу в этом горе быть рядом с тобой.

Обязательно пиши, если тебе что-то понадобится.

Твой дядя,

Рикардо Маркес.

Я рухнула на кровать с неподобающей леди развязностью. Назидательный голос Tía Лорены тут же зазвенел у меня в ушах: «Леди всегда должна оставаться леди, даже когда никто не смотрит. Это значит не сутулиться и не ругаться, Инес». Я зажмурилась, отмахнувшись от чувства вины, которое не покидало меня с тех пор, как я оставила поместье. Оно стало весьма уверенным спутником, и как бы далеко я ни оказалась от дома, его нельзя было подавить или заглушить. Ни Tía Лорена, ни кузины не знали о моих планах уехать из Аргентины. Я могла представить их лица, когда они прочитали записку, которую я оставила в своей спальне.

Письмо родителей разбило мне сердце. Наверняка мое письмо разбило сердце Tía Лорены и ее дочек.

Я уехала без шаперонки[8]. Мне только исполнилось девятнадцать – день рождения я отпраздновала в своей комнате, безутешно рыдая до тех пор, пока Амаранта не начала стучать в стену. Я отправилась в странствие без наставника и опыта, даже без личной служанки, которая позаботилась бы о самых хлопотных деталях моего гардероба. Я действительно это сделала. Но это не имело значения. Я собиралась узнать, как исчезли мои родители. Узнать, почему мой дядя не спас их и почему они оказались в пустыне одни. Да, мой отец был рассеянным, но он уж точно бы не поехал с матерью в пустыню без должного снаряжения.

Я прикусила нижнюю губу. На самом деле все было иначе. Отец бывал беспечным, особенно когда куда-нибудь спешил. И все же мне недоставало информации, а я ненавидела вопросы без ответов. Они напоминали открытую дверь за спиной, которую мне хотелось закрыть.

Я надеялась, что мой план сработает.

Путешествие в одиночку многому меня научило. Я обнаружила, что не люблю есть одна, не могу читать на корабле, потому что укачивает, и ужасно играю в карты. Зато легко завожу друзей. Большинство из них были пожилыми парами, которые отправились в Египет ради приятного климата. Поначалу их шокировало, что я путешествовала одна, но я была готова к этому.

Я притворилась вдовой и оделась соответственно.

С каждым днем моя история обрастала подробностями. Все узнали, что почти ребенком меня выдали замуж за пожилого джентльмена, годящегося мне в дедушки. К концу первой недели я завоевала симпатию большинства женщин, а мужчины одобрили мое желание расширить кругозор и отправиться за границу.

Я выглянула в окно и нахмурилась. Нетерпеливо тряхнув головой, распахнула дверь и окинула взглядом коридор. Высадка так и не началась. Я закрыла дверь и снова начала ходить по каюте.

Мысли обратились к моему дяде.

Купив билет, я отправила ему наспех написанное письмо. Разумеется, он с нетерпением ждал меня на причале. Через несколько часов мы вновь встретимся после десяти лет разлуки. Десяти лет молчания. Да, я изредка вкладывала в письма для родителей свои рисунки для дяди, но лишь из вежливости. К тому же он никогда ничего не присылал мне. Ни одного письма, открытки ко дню рождения или крошечной побрякушки, вложенной в посылку от родителей. Мы были чужаками, родственниками лишь по имени и крови. Я едва помнила его приезд в Буэнос-Айрес, но это не имело значения: моя мать сделала все возможное, чтобы я никогда не забыла ее любимого брата – и неважно, что он был единственным.

Mamá и Papá были прекрасными рассказчиками, мастерски закручивали слова в истории, создавали захватывающие и незабываемые шедевры. Tío[9] Рикардо казался эффектной личностью. Громила в очках в тонкой оправе, вечно с книгами в руках, взгляд карих глаз прикован к горизонту, на ногах стоптанные ботинки. Дядя был высоким и крепким, что плохо вязалось с его научными интересами и увлечениями. Он добился больших успехов в науке, прекрасно разбирался в книгах и при этом был достаточно воинственным, чтобы выжить в пьяной драке.

Не то чтобы я хорошо разбиралась в пьяных драках и том, как в них выжить.

Мой дядя не мыслил жизни без археологии: его увлечение началось в Кильмесе на севере Аргентины. Ему было столько же, сколько мне сейчас, когда он присоединился к команде на раскопках и взялся за лопату. Научившись всему, он уехал в Египет. Там он влюбился и женился на египтянке по имени Зази, но всего через три года совместной жизни она умерла во время родов. Дядя так и не женился вновь и не вернулся в Аргентину, если не считать одной-единственной поездки. Но я не знала, чем он занимался на самом деле. Охотился за сокровищами? Изучал историю Египта? Или просто любил понежиться на горячем песке под знойным солнцем?

Возможно, всего понемногу.

У меня было лишь его письмо. В нем дядя дважды подчеркнул, что я могу связаться с ним, если мне что-нибудь понадобится.

Что ж, Tío Рикардо, кое-что мне и правда нужно.

Ответы.

Tío Рикардо опаздывал.

Я вдыхала соленый морской воздух, стоя на причале. Солнце над головой нещадно палило, от зноя было тяжело дышать. Карманные часы показали, что я ждала уже два часа. Мои чемоданы были сгружены в шаткую кучу рядом. Я высматривала лицо, хотя бы немного похожее на мамино. Mamá говорила, что борода ее брата совсем отбилась от рук – для приличного общества она была уж слишком густой, длинной и