Десять тысяч дней осени - Александр Мендыбаев

Почему не идут домой? Тупая упоротость Дархана доказать Закиру, брату, а прежде всего себе, что он владеет положением, что Рой выполнит его просьбу? Но приказ отдавала (если отдавала) Шара. И с чего вообще Рой будет им помогать. Они обещали Рою Артықа, но обещание свое не сдержали.

Стало совсем темно и так паршиво, что Дархан заткнул ладонями уши и зажмурил что есть силы глаза. Тишина. Ему хотелось полной тишины.

— Алеке, халас кидать!

— Я не кидаю.

Дархан посмотрел на брата. Сейчас, в наступившей ночи трудно было разглядеть его в темной заброшенной комнате. Слышно было лишь ветер, гудящий в пустых помещениях «Детского мира». Щелчок. Еще один. Теперь, когда Дархан убрал руки от ушей, он понял, что это за звук. Одиночные. Схватив бинокль, он подбежал к окну.

Никакой суеты, никакого костра на крыше. Слепые темные окна госбанка вспыхивали, на долю секунды, чтобы немедленно погаснуть. Вот загорелся фонарик. Вот еще один. На крышу выбрались и тут же разбежались по разным сторонам люди. Не найдя никого, так же суетливо вернулись назад. Одиночные. Рой, судя по всему, сработал тихо и буднично. Дархан не знал, почему не было шума, грохота, воплей и стонов. Не знал он и того, как и почему Закиру удалось незаметно проникнуть в здание. Одиночными выстрелами Закировцы вероятнее всего добивали раненых, хотя какие раненые могли остаться после Роя.

Как бы там ни было, все было кончено. Le Roi est mort, vive le Roi!

* * *

Город постепенно приходил в себя. Восстановилось производство хлеба, люди шли на работы. Колонки никто не охранял, можно было пить вволю. Вяхири так и не вернулись. Приходилось выменивать хлеб и что-то из снеди на толкучке. Шара почти утратила связь с реальностью. Днями напролет она гугукала с Роем. Братья же никак не могли договориться, идти к Закиру или продолжать прятаться. Теперь, когда Закир набрал силу, Дархан почти не сомневался, что он обязательно отомстит за случившееся дома. Если же не сознаться, то и Дархан, и Алмаз, и Шара приговорены к смерти еще тогда, когда все начиналось. Их никто не искал, о них никто не спрашивал. Закир, каждый день вещая по радио, лишь отдавал хозяйственные приказы, восстанавливая город. С Артыком тоже было непонятно. Раза четыре Дархан выбирался к больнице, но никогда не заставал жертвоприношения. Целый день торчать там было небезопасно, потому Дархан и не знал, держит ли Закир слово или нет. Вот Дархан этого слова точно не держал, потому как месяц, который они обговорили на первом звонке, подходил к концу. А где и как ловить Артықа, он не знал, да и не делал ничего в этом направлении.

Больше всего Дархану хотелось пересечься с Куанышем. Он сознательно крутился у двухэтажного домишки, служившего им всем после побега схроном. Куаныша он так и не встретил. Зато однажды заметил мальчишку, которого спас от пыток в камере. Забыв про осторожность, Дархан рванул что было мочи к нему наперерез. Быстро догнал и, схватив за руку, повернул к себе.

— Эй, пацан, привет. Помнишь меня⁈ Камеру помнишь? Галыма? Куаныша? Дядь Еркена?

Мальчишка поднял на него совсем нерадостные глаза, а затем, глядя куда-то в сторону, едва разжимая губы, прошептал.

— Бегите. Они за вами давно следили. Я — приманка.

Дархан, обернувшись на его взор, успел заметить лишь руку, вооруженную обрезком трубы. Страшный удар обрушился на лицо. Сквозь кровавую пелену и дикий свист в голове Дархан, теряющий сознание, с трудом различил рябого желозубого мужика, нанесшего еще один удар, после которого стало больно, темно и тихо.

Глава 16

Лицо гудело и пылало. Где-то вдалеке капала вода. Откуда? Может ему просто кажется. Дархан сидел у батареи, к которой была прикована его правая рука. Он так ослаб, что не было сил поднять голову. Где-то в недрах квартиры кто-то долго рассказывал про шах конем. Трещала рация, но разобрать, чего вещали, было нельзя. На тумбочке шумел приемник. Воздуха не хватало. Дархан вдохнул глубоко. Заболели легкие, зазвенело в голове. В глазах потемнело и он снова провалился в густую липкую пустоту.

— Эй? Он там жив? Жив?

Слова доносились откуда-то издалека. Дархан получил звонкую пощечину и с трудом раскрыл глаза. Сквозь мутную пеленку разглядел размытый силуэт, который тут же влепил ему еще пощечину.

— Да жив он, куда денется. Эй, мразина, вставай. Убивать тебя буду. Больно. Медленно.

Дархан хотел протереть глаза свободной рукой, но получил мощный удар сапогом по лицу. Однако сознания не потерял. Щека, отзвенев, налилась тупой звериной болью. Боль пульсировала, рот заполняла густая соленая жижа. Дархан снова приоткрыл глаз. Над ним стоял тот самый рябой желтозубый, что ушатал его обрезком трубы. Злоба перекосила левую скулу. Рябины налились бурым цветом. В комнату зашел кореец в пиджаке и спортивных трико. Дархан силился вспомнить его. Возможно видел среди патрулей, а может и еще где. Кореец Дархана долго не разглядывал. Деловито присел у радио, покрутил настройки. Рябой повернулся к нему.

— Ну че там Закир?

— Мне-то откуда знать?

— Ты ж на рации.

Кореец пожал худыми плечами.

— Сказал — едет. Жди.

Рябой заходил по комнате.

— Да не могу я ждать.

Рябой, схватив со стола кривой длинный нож, подбежал к Дархану. Взял за руку, стал отгибать палец. Дархан, зная, что будет дальше, начал сопротивляться. Рябой, разозлившись пнул его раз, другой. Свалившись на пол, Дархан понял, что ничего не может больше сделать. Рябой примерялся ножом к его ладони. В комнату, жуя соленую грушу, вошел Куаныш. Дархан тут же узнал его. Узнал и был несказанно рад. Едва посмотрев на Дархана, тот улыбнулся Рябому.

— Че, палец хочешь оттяпать?

Рябой отвлекся.

— Я эту мразь на куски порежу.

Нож вывалился из трясущейся руки. Дархан, едва разлепляя запекшиеся губы зашептал:

— Куаныш… Куаныш… это я.

Куаныш, откусив от груши, повернулся к корейцу, промолвив небрежно, даже не глядя на Дархана.

— Да узнал я тебя. Давно еще узнал. Думал, на сообщников выведешь.

Рябой, подняв нож, снова схватил Дархана за руку. Кореец, заметив это, сказал:

— Стой. Весь пол кровью заляпаешь.

Он вышел. Через секунду раздался дикий грохот. Кореец вернулся с пыльной шторкой, которую, судя по всему, сорвал с карниза в ванной.

— На, постели.

Как не сопротивлялся Дархан, как не изгибался, но втроем они уложили его, словно тушу свиньи на шторку.

— Оставь ты его. Закир